Белый Валаам Франсуа Леспе

О фильме Франсуа Леспе «Валаам. Архипелаг монахов»

В 2012 году французский документалист канала KTO «La Télévision catholique» Франсуа Леспе снял небольшой по хронометражу фильм о жизни монахов Валаама, проведя на острове несколько месяцев. На западе «Валаам. Архипелаг монахов» получил награду кардинала Фоли от Международной христианской организации СМИ за установление контактов и устранение разногласий между народами, сообществами, обществами, религиями, церквями и миром.

И вот весной 2016 года по благословению епископа Троицкого Панкратия фильм было решено адаптировать для русскоязычного зрителя. В каком-то смысле это можно рассматривать как спокойный ответ на дестабилизационный вызов, уже в наше время брошенный христианскому миру, ведь в центре внимания фильма — неравнодушный взгляд человека католического запада на парадоксы православной жизни, а также его личное, пусть и не всегда явное, исповедание.

Буря

— Кто чем пользоваться будет — все оставьте, — произносит кто-то за кадром, пока группа усаживается на борт судна на воздушной подушке.

— Как у тебя-то дела, нормально все? – звучат обрывки непонятных нам разговоров, на фоне которых камера следит за лицом молчаливого водителя воздушной подушки. Может показаться, что на своих пассажиров он смотрит, как на чужаков, с недоумением и внутренним удивлением. К гостям на Валааме привыкли: они приезжают группами и по одиночке, в итоге с весны и до осени монастырь говорит голосами десятков тысяч паломников и туристов. Но зима — это личное время острова, когда он может уединиться и молчать, сокрытый снегами. Однако Франсуа Леспе упрямо прибывает на остров зимой, добирается из Сортавала по льду, словом — попадает туда в неудобное время всеми возможными способами. В итоге мысль о том, что он здесь гость, причем гость, который почему-то должен вызывать смущение, — не оставляет его на протяжении всего фильма. Дистанцию между собой и монахами Леспе держит смиренно — цель почти достигнута, остается только смотреть и слушать.

Леспе вспоминает: «Первый контакт с монахами — такой же холодный, как снежная буря, которая обрушивается на Валаам». Некоторые монахи руками прикрывают свои лица, увидев камеру. Но как только буря заканчивается, автор находит своего первого героя — послушника Павла, который сначала рубит дрова, затем приглашает гостя в помещение, зажигает свечи и топит старинную печь, помогая Леспе и зрителю со льда зимней Ладоги войти в согретое пространство монастыря, преодолеть холод отчуждения, разделяющего нас и насельников обители. Павел отвечает за отопление Спасо-Преображенского собора, за поддержание тепла, и его обязанность переносится на дальнейшее повествование, задает тон. Замысел приехать в зимнее время оказался удачным, повествование строится на контрасте: холод — тепло, белый снег — огонь лампад, ледяные просторы — горячий сумрак храма. «Свет Валаама никогда не погаснет», — комментирует режиссер непростую, почти тысячелетнюю историю монастыря: годы упадка, вызванного нападением шведов, войнами и революциями, — и всегда неожиданные этапы возрождения.

Простыми художественными средствами он связывает воедино эпизоды настоящего и прошлого, показывая действительность, реальность монашества: свечи зажигаются — значит, монастырь живет.

Встреча с Павлом открывает Леспе путь в тихую зимнюю повседневность валаамской обители: размеренный ход времени, отсутствие суеты в выполнении работы, на фоне этого — возможность рассмотреть того, кто находится рядом с тобой. Леспе наблюдает за монахами и послушниками в привычной для них атмосфере труда и молитвы, не требуя от них сенсационных откровений, не нарушая тишину, что выдает в нем профессионального документалиста. Он путешествует от центральной усадьбы в глубину острова: от людей, которые только начинают свой путь в качестве послушников, — к подвижникам. Такая композиция — его логическое воззрение. Готовность послушника давать интервью чужаку он связывает с неопытностью говорящего, однако кто же знает, возразим ему мы, какие парадоксы возможны в христианстве? Впрочем, Леспе есть с чем сравнивать: разрешение на съемку этого фильма он ждал два года, пока наконец не получил благословение игумена Панкратия. Можно сказать, что основа работы Франсуа — усилие и терпение, поэтому и взгляд — не обывательский и не праздный, свое право на разговор о Валааме он получил своей настойчивостью и умением ждать.

Отец Серафим

Автор называет себя человеком рационального запада, которому трудно понять жизнь православного монаха, по меркам мира — порой абсурдную, если в ней от прошлого не осталось даже собственного имени, а все социальные роли перенесены в совершенно иной контекст. «Мне пришлось сказать маме, что Бога я люблю больше, чем ее», — рассказывает Леспе молодой послушник, в биографии которого был непростой разговор с матерью об уходе в монастырь. Параллельно с рассказами о том, как завершилась его жизнь в миру, печет просфоры, делает это мастерски. Непонимание автора в этом случае не является синонимом неприятия или насмешки, автору особо не до рассуждений и не до смеха. Леспе держит в уме и сердце свой первый опыт соприкосновения с православием. Около 20 лет назад он оказался на богослужении в английском православном монастыре:

«При свете восковых свечей, отражавшихся в иконах, я с изумлением открывал незнакомый мир... Среди этих мужей в черном, с длинными бородами, я особо отметил отца Серафима, французского монаха. Душевный покой и кротость, которые он излучал, глубоко поразили меня. Год за годом при воспоминании о нем возрастало мое восхищение православием».

Летом на Валааме часто можно встретить французских паломников, особенно часто — по дороге, ведущей к Скиту Всех Святых, белой усадьбе, стоящей посреди леса. Две страны, Россию и Францию, связал настоятель Скита — схиигумен Серафим (Барадель), который родился в Лотарингии, в семье примерных католиков. В одном своем автобиографическом рассказе он говорит, что чувство присутствия Бога никогда не оставляло его. При этом Реми (так называли его в семье) суждено было пройти свой собственный путь к вере. В отрочестве он столкнулся с проблемой кризиса бытия, преодолел испытание разумом — искал ответ в философии, изучал проблему зла в мире, почти отчаялся, но в этот самый момент ступил на путь православия и решил стать монахом. Было еще кое-что: он чувствовал также, что Франция — его временный дом. Россия постепенно входила в его жизнь сначала книгами Достоевского, затем — наследием русских эмигрантов. Он ездил в Париж на Свято-Сергиевское подворье, а оттуда уже ему открылась дорога на Афон, где он крестился в Эгейском море, получив имя Иеремия. Затем — Англия, монастырь Иоанна Предтечи, который основал архимандрит Софроний (Сахаров). Здесь Франсуа Леспе впервые встречает отца Серафима. Уже в фильме, на стене кельи одного из валаамских монахов он видит фотографии: его и архимандрита Софрония (Сахарова). Путешествие по острову все приближает режиссера к желанной встрече, которая становится кульминацией фильма и завершает первую часть.

Фильм «Валаам. Остров спасения»

«Монах — воплощение сострадательной любви», — отвечает отец Серафим Леспе, оправдывая своим тихим, ясным и слезным обликом свое первое, полученное в крещении имя Иеремия, имя пророка плача. Разговор со схиигуменом — не очень длинный, отец Серафим плохо себя чувствует, Леспе не решается его утомлять и тихо уходит. И снова — никаких откровений и восторгов, композиция не нарушается: наблюдай, но не мешай молчанию этого пространства.

Все вопросы, судя по ответам героев фильма, очень просты: что такое икона? кто такой монах? Немногословный иконописец иеромонах Сергий поначалу старается объяснить сущность иконописи, сложную технологию, смысл иконы, вот мир дольний и мир горний, но в итоге — озарение: лучше показать, как тут рассказать. Отец Серафим говорит о том, кто есть монах, но разве Леспе, глядя на человека, встречи с которым он ждал 20 лет, не понимает, кто есть монах? В этом отличительная особенность фильма: он бы только выиграл, если бы режиссер и вовсе отказался от интервью, оставив только скупые и отдаленные фразы обитателей Валаама, произнесенные не для зрителя, а также голос острова. Валаам гудит холодным ветром, скрипит снегом, он неприветлив и молчалив. И в этом молчании угадывается знакомое: «Благословите, лед и мороз, пойте и превозносите Его вовеки. Благословите, иней и снег, Господа, пойте и превозносите его вовеки» (Дан. 3:71-72). И мы вовлекаемся в эту медлительную и недоступную тишину, становимся частью ее, и когда тайна молчания почти уже открыта, Леспе выдергивает нас из белой колыбели. Этого следовало ожидать: начинается весна, открывается навигация, приезжают первые паломники, остров приобретает совсем другой вид. Действительно, зима — это благословение для острова.

С дудочкой на врага

От создания фильма и появления его русской версии прошло около четырех лет. Некоторые из послушников, с которыми общался Леспе, стали монахами. Режиссер приходит на валаамскую ферму, где в качестве пастуха трудится послушник Алексий — любимый герой телевизионных сюжетов и фотографий. Коровы учили его чувству свободы, о чем пастух рассказал французу:

«Если им дать больше свободы и наблюдать за ними, коровы становятся очень интересными животными. У них потенциал очень высокий, почти как у собаки. А если их заключать в рамки, в ограды, в стадо, все это рушится. Как и в человеческом обществе. Чем больше промышленности, тем коровы становятся менее интересными».

Он никогда не отказывает посетителям, которые просят сыграть что-нибудь на флейте. Старинную английскую мелодию «Greensleeves» перед новыми слушателями исполняет с такой же легкостью, как и перед валаамскими коровами. А потом в 2016 году придет время, когда игумен Панкратий прикровенно сообщит о монашеском постриге Алексия на своей странице: «Монаху Аврааму теперь не дудочкой предстоит противостоять врагу...».

Станет Алексий монахом или нет — Леспе знать не мог, но тема свободы, затронутая созерцательным пастухом, особенно существенна, когда в светских кругах речь заходит о жизни в монастыре. И ответ просфорника своей матери уже не кажется таким странным. Монах — это свободный человек в самом лучшем смысле этого слова.

К титрам

Как-то незаметно мы преодолели то время, когда главной темой церковной документалистики и публицистики были гонения на православие и чудо избавление от них. Мы мыслили антитезой: вот обрушение куполов, крестьяне, смотрящие на это безумие снизу вверх, горы сваленных на землю икон и изъятие церковных ценностей. А теперь — крестный ход по центру столицы. Это был очень эмоциональный коллективный разговор на старую тему «кто мы?», в котором мы неизменно уверяли себя, что сумма потерянного тогда — это сумма того, что обретаем сейчас. Труднее всего было устоять перед напором общей восторженности: уже к концу нулевых заговорили о феномене выгорания священнослужителей, детально и вновь эмоционально обсуждаются проблемы, которые мы не заметили во время ренессанса 90-х гг. – от архитектуры до поведения в храме и светском обществе. Некогда собранные единым порывом, мы разбредаемся по своим комнатам, разбиваемся на группы по интересам, и уже работает другая антитеза, сколоченная внутри этих групп: как надо верить — и как не надо. Понаблюдать за этим феноменом разобщения и тотального всезнания можно, обратившись к дискуссиям в социальных сетях. Однако на этом беспокойном фоне отчетливее проступают индивидуальные истории поиска и исповедания веры, когда единственная гарантия истинности слов — личный опыт новомучеников и исповедников XX века, валаамских монахов или же опыт простого француза, которому 20 лет не давал покоя образ его соотечественника — отца Серафима, бывшего Реми. Сейчас — время личных историй на тему «как у тебя-то дела?», что вроде бы так случайно звучит в самом начале фильма. В этом смысле работа Леспе — нечаянный укор нашему высокомерию и склонности видеть в чуде привычку. На словах оставаясь человеком западной секулярной культуры, он сознательно умаляет себя перед тем, что однажды увидел в английском православном монастыре, с чем вновь он встретился на острове: «...духовность небывалой глубины и красоты, корни которой уходят в самые древние христианские традиции», — старается передать он нам какую-то важную информацию самыми общими, теперь уже такими привычными фразами. И в какой-то момент его взгляд задерживается на стоящем на колокольне звонаре. Это тот самый молчаливый монах, который вез Франсуа по льду Ладоги из Сортавала на Валаам. Молчаливый в начале, в финале фильма он разрывает тишину колокольным звоном, естественно, не произнося при этом ни слова.

Екатерина Рачкова

Валаамский монастырь нуждается в Вашей помощи для восстановления Зимней гостиницы после пожара