Слово о монашестве

В каноне Андрея Критского есть такой дивный ирмос: «От нощи утренююща, Человеколюбче, просвети, молюся, и настави и мене на повеления Твоя, и научи мя, Спасе, творити волю Твою» . И действительно весь вопрос для нас состоит в том, чтобы научиться творить волю Божию. У нас нет другой цели. Но, как показывает опыт, пути к познанию воли Божией в нашем падшем состоянии и помраченном мире весьма сложны. Но как видите, Бог действительно, по словам Василия Великого, показал (и показывает) нам путь ко спасению, открыл нам (Церкви) великое таинство — послушание. Без послушания нет монашества. Это есть та единственная дверь, через которую мы вводимся в сферу воли Божией и в сферу жизни Самого Бога.

Поэтому, как говорит Старец Софроний (Сахаров), непослушник — не монах. Послушание для монаха — это суть и сердце всего, основа и смысл всего монашеского дела. Это действительно наука из наук, высочайшая культура, которая как драгоценнейшее сокровище хранится в сокровищнице Святоотеческого Предания, и, конечно, прежде всего, в монашеской традиции Святой Горы. И если мы вступили на этот путь, то призваны поучаться действительно день и ночь этой тайне. Сам Господь, во всем являясь для нас образом, дал нам примером послушания, как сказано: "Послушлив был даже до смерти, смерти же крестной" (Флп.2:8). Также в Евангелии, особенно от Иоанна, столько раз Он повторяет: Я пришел не для того, чтобы творить волю Свою, а для того, чтобы творить волю пославшего Меня Отца (Ин.6:38). Хотя Христос равносилен, равнославен и равночестен с Отцом, но по любви Он как бы перед Отцом умаляется и говорит, что Отец Мой более Меня есть, Отец больше меня, и у Него в Его земном служении делу спасения рода человеческого только одна цель — это осуществить волю Отца Небесного.

А волю эту мы знаем — Бог не хочет смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему . Всем хотяй спастися и в разум истины приити . Поэтому у Христа была одна цель — любой ценой спасти, аще возможно, всех. Но как мы видим, послушание во Христе — это акт любви и доверия. И эта любовь и доверие Христа к Отцу в Его человечестве никогда не прекращались и не уменьшались, и не колебались даже в самые тяжелые и страшные моменты испытаний, даже в Гефсиманском саду. Можно сказать, что Гефсиманская печаль светла и жертвенна верностью Сына любви Отчей. И Он говорит на пути в Гефсиманию Своим ученикам: Вы все Меня оставите единого, но не есмь един (Я не один), яко Отец со Мною есть (ср.Ин.16:32), и в другом месте: Не остави Мене единаго Отец, яко Аз угодная Ему всегда творю (Ин.8:29). Значит, кто будет творить послушание, того никогда не оставит любовь.

Можно бесконечно говорить о послушании. Бесконечно, потому что это действительно необозримая высота и бездонная глубина. Но на сегодня только скажем, как Старец говорил, что оно начинается с самых простых актов, иными словами — делать то, что нам сказано, заповедано и воспринимать слово не как простое слово, а именно, как священную заповедь. Не так, как Адам и Ева отнеслись к заповеди Божией в Раю, не имея должного страха и благоговения. И поэтому они очень легко поползнулись и ввергли себя и всех нас в бездну бедствий, скорбей и трагедий. Если у нас будет такое устроение внутреннее, трепетное и благоговейное, несмотря на всю простоту нашей жизни, то тогда Господь даст глагол благовествующим силою многою во исполнение Евангелия возлюбленного Сына Своего Иисуса Христа . То есть тогда Господь даст слово. Потому что слово дается в соотношении с расположением приходящего, и всякий духовник знает об этом.

Слово схиигумена Серафима (Покровского): "О красоте монашества"

И мы не должны забывать очень важный момент, что раз послушание — это таинство Церкви, то отношения между старцем и послушником носят священный характер. Мы уже много раз говорили, что это не дружеские, не душевные, не психологические и не административные какие-то отношения, хотя может быть все это и включается, но первое и главное — это отношения о Духе Святом. Если мы упустим из виду это измерение, то вся жизнь непременно и неизбежно исказится и об этом не следует забывать, опять подчеркиваю, несмотря на всю простоту монашеской жизни.

В начале возникновения монашества, как только появилась эта жизнь после гонений, первые Отцы начали уходить в пустыню и там подвизаться, все было очень просто. Приходил ученик, его старец накрывал своей мантией, как знамением Отеческого Божественного покрова, и в этом было всё — никаких постригов, ничего не было. Но жизнь Церкви развивается во времени и в истории, и жизнь эта, конечно, определяется опытом. Опыт показал, что со временем возникали стадии восхождения: послушничество, иночество, монашество, потом схима. Хотя на Афоне до сих пор сохраняется все-таки бóльшая простота. Там почти во всех местах только две стадии, очень скоро рясофор (постриг в иночество) — через год, а через десять лет постригают уже в схиму, если человек проявляет устойчивость, стабильность. Хотя суть пострига конечно одна и только учитывая действительно человеческие немощи и необходимость какого-то временного развития, установилась такая практика.

Часто приходится слышать: «я еще не монах», «я еще не в постриге» — это безумные слова. Каждый, кто перешагнул порог монастыря сознательно, тот фактически, можно сказать, уже считается монахом. И если у него нет такого сознания, то это плохо. Потому что, даже если послушник так не считает, но фактически — перед Богом он уже монах, он уже совершил это отречение и принес себя в жертву. И как он будет жить в монастыре по-монашески, если задним умом будет знать, что у него есть всегда выход, лазейки в случае беды или скорби? Конечно, формально в наше время необходим определенный период испытаний (испытательный срок), намного более длительный. Как мы вчера слышали в Послании апостола Павла к Тимофею: "Рук ни на кого не возлагай поспешно, и не делайся участником в чужих грехах" (1Тим.5:22). Потому что каждая ступень, если она сознательно проходится, то она влечет за собой и определенные искушения.

Я помню, когда я испрашивал Старца насчет схимы, первый раз он просто ответил, что схима — это не нейтральная вещь, а потом уже ближе к кончине своей он сам благословил постриг в схиму. Я тогда ощутимо понял, что схима это действительно не нейтральная вещь, это не простое какой-то внешний, как это, к сожалению, воспринимается в России, красивый и импозантный наряд. Схима — это действительно голгофа. И Старец говорил, что если бы монах знал, что его ожидает на этом пути: какие скорби и испытания, падения, всевозможные скорби и болезни, то вряд ли находились бы желающие, и очень немногие пошли бы добровольно этим путем.

Но вначале Господь скрывает многое. Господь вначале дает утешение, и это понятно и справедливо. А потом человек растет и питается уже не молоком, но готов уже питаться твердой пищей. Для того, чтобы выдержать все эти испытания, искушения и падения мужественно, кротко и преданно, нужна, конечно, решимость; решимость и понимание, разумение пути — зачем и для чего все это нужно? Как Старец сказал: «Наша цель — это чистота ума и сердца». Вот как начинается последование монашеского пострига: «Если ты хочешь быть монахом, прежде всего очистись от всякой скверны плоти и духа, совершая святыню во страхе Божием». Это литургический образ монашеского служения. О путях же стяжания этой чистоты ума и сердца мы поговорим в другой раз. произнесено 14–12–2006