Торжество встречи Воскресшего Христа

 7 192
vm7162.jpg «Едва ли где еще на Святой Руси так смиренно-тихо встречался Великий праздник, как на Валааме. Одни мы были в монастыре. Паломников не пускало Ладожское озеро, как никогда грозное. Скиты служили каждый у себя. И один наш монастырь, проведя, и в обыденных трудах, и в посте, и в усиленной молитве святую Четыредесятницу, начатую на первой неделе общим говением, а потом и Страстную седмицу, объединялся в Святую ночь в нижней Соборной церкви – в ожидании Светлой заутрени.

Не спал, конечно, никто в эту ночь. «Деяния» читали – все кто хотел. А многие хотели – теснились! Понемногу читал каждый, сменяя друг друга. Двадцать лет подряд помню я службу эту и приготовления к ней, ожидание, эти чтения. Как хотелось и мне порою – тоже почитать «Деяния»! И теснился я с другими, приближаясь постепенно заветному месту. Но нет! Что-то останавливало меня каждый раз, обличая беса тщеславия. И не решался выйти – так и не довелось мне почитать «Деяния» в середине церкви в Валаамском соборе…

Лютый мороз. Снег… Вокруг широкая полоса благоуханной хвои – темнеет она на белизне: тут пройдет крестный ход…Вот, уже идет он… Кругом, тут, там – начинают загораться костры – это финны, работники наши при монастыре, любят в этот день зажигать их… Вот, раздастся сейчас наше валаамское суровое, тысячелетнее, величественно-простое пение пасхального тропаря – как сейчас слышу его! Вот осветился свечами, заискрился золотом наш благолепный собор. «Во вся» загудели торжествующим звоном могучие валаамские колокола. Золотом блещет длинная череда духовенства. Душа дрожит и тает пред лицом этого мощного великолепия в прославлении Воскресшего Бога – нами, нищетными и смиренными… Непередаваемо чувство умиления, с которым отстоял я эту службу, подымаясь обычно на хоры, откуда особенно хорошо было все видно. Только последний раз, уже в сане диакона, попал я в алтарь – и не скрою: как-то резнуло меня это слишком тесное приближение к величественной красоте совершавшегося: не знал я толком, куда встать, к кому подойти за благословением, чтобы облачиться… осуетился…

А служба идет – поскору, дружно, канон все поют – «простецки» тоже…

Череда христосования… С иконами выстраивается все духовенство, во главе с о. Игуменом. Христосуются все со всеми – «в уста»… Сотни этих уст, сотни, за тысячу… С первым христосуешься с о. Игуменом, тут келейник игумена сунет яичко, а потом со всей братией.

Литургия идет строго-уставно, но по скору, радостно, светло. Не оглянешься, как и кончено все. Разговляться идем в трапезную. За о. Игуменом все попарно идем, стройно, по чину – артос святой несем. Сзади певчие, впереди хоругви (так всю неделю будет). Там ждет второе яичко (только эти два яичка в год и видит валаамский монах!). Кулич, пасха сырная – помалу все! Суров подвиг валаамца, и малым утешается он даже и в Великий праздник!

Вот и день начался – светлое Христово Воскресение! Особенное оно на Валааме – одни мы! И каждый себе предоставлен. Не прерывается колокольный звон – каждый волен идти звонить. Но и тут ни разу как-то не довелось мне подняться на звонницу. Вширь тянуло, повсюду побывать, все обежать, кругом – какая красота, какая благодать! Выйдешь, бывало, к озеру – дух захватывает, глядя на встревоженный ледяной покров озера. И как ощутишь тут наглядно свою оторванность, отрезанность от мира… Пойдешь по часовенкам – много их в разных уголках. Пропоешь там – вдвоем ли с кем или один – «Христос воскресе»! Кроме нас, братии – нигде никого, и так непривычно это состояние свободы! Не надо никуда торопиться, спешить, не боишься никуда опоздать на какое послушание, что-то упустить. Единственный был такой день в году – длинный, длинный, тянется, как бы без конца – и всюду попадешь, куда хочешь, и любуешься до отказа, гуляешь! Душа радуется!…

В 3 часа примерно – дробный такой звон особый: к чаю зовут! К этому времени многие и из скитов подходят. Чай дают – с молоком! Три кусочка сахара пиленого, хлеб или булка – ешь, пей досыта…

В следующие дни служба идет по разным церквам – везде надо прославить Христа Воскресшего. В верхнем соборе служат на 3-й день. Одеваются все во что только есть теплое. От певцов – пар так и валит. Не знаю, как св. Дары не замерзнут – стужа такая! Но скорая служба пасхальная…

О, светлая радость Валаама! О, русская простота, тысячелетняя суровая простота, верная своему скудостному смирению и в величественном торжестве встречи Воскресшего Христа…»

«Начиналась у нас жизнь рано, - вспоминал игумен Филимон. - В три часа были мы все у полуночницы, а к четырем возвращались. Ставился самовар, чтобы понемногу разогрелся он, а тем временем можно было и поспать еще немного, так, чтобы к шести успеть напиться чаю. Всем нам давался чай, сахар, хлеб. К шести выходили мы все на работу кто куда, в мастерские ли, или на какую наружную работу: в лес, в поле, на огород… Каждый шел на свое привычное послушание и его выполнял, если только не придет, бывало, кто по поручению отца Игумена – был у него такой монах, как бы для службы связи! – и отзовет на работу внеочередную. На помощь, например, огородникам! Ну, хороших то работников жалели отдавать, а тех, кого не так уж было жаль по своей специальности - отпускали, человек там десять-двадцать. Много ведь монахов было – тысячи!

А о воскресенье не надо думать, что это для нас всех отдых или молитва одна. Не всегда так было, далеко не всегда! Тут свои были особые послушания, и о них мне хочется сейчас сказать.

В праздник, или в воскресенье – паломников много. Надо же их накормить! Вот и работа! Все – ко всенощной, а нас в погреб, под начало к отцу Венедикту рыбу чистить! Холод там, наденешь на себя теплый, не то кафтан, не то полушубок. И вот жмемся мы все друг к другу, да так и занимаемся чисткой рыбы.

А у меня еще и особое послушание было: яму выкопать, куда потом свалить можно было все оставшееся от чистки рыбы потроха, и засыпать. Вьюга порою, мороз, а тут рой!

Да! А в церковь-то охота попасть! Иногда думаешь словчиться, протиснешься в храм сквозь народ, а его тьма, человек к человеку стоит. Станешь, было, а тут сзади голос – это отца игумена наблюдателя: «Поди-ка, брате, за святое послушание рыбку почистить, к отцу Венедикту, на погреб».

Тут уж дело святое. Сказано. Значит, ни перечить, ни ловчиться нельзя.

Летом в праздник народу еще больше. Пять кухонь работало, и в несколько смен кормили до самой вечерни. Простой народ был, бедный, больше карелы. Три блюда для всех: суп, винегрет, скажем, а на третье – каша.

Наше воскресное послушание – трапезная. Это, значит, от отца игумена человек накануне скажет: «Завтра, помоги, брате, в трапезной».

Но Бога гневить не надо, в трапезной еще ничего. Вот на кухне кто, у того крест тяжелый. Кто туда попал, свету, бывало, не видит. А наше дело что? Посуду полоскать, рассаживать народ, подавать. Тарелки, бывало, полощешь в большом корыте, бросаешь оттуда на вертящийся стол, который другому брату в руки посуду подает, тот ее в свежую воду бросает, дальше катится она пока на стол снова не попадет… А тут нести надо из кухни еду, подавать, сменять посуду, снова раздавать еду. Уморишься, бывало, сам проголодаешься. Сядешь со всеми поесть, это разрешалось нам, а тут смотришь - уж все поели, прибавку надо тащить. А кто-то кричит: «Эйола!» Это по карельски: «Нету чего-то». Ложки нету! Куда девалась? В чей то карман попала, видно, карела бедного. Ну, тащи еще ложки!

Итак, поверите, как в третьем часу служба отошла – до вечерни возишься. А утром, опять в три часа день начинается, к шести на работу».



Из воспоминаний игумена Филимона (Никитина) (1880 - + 5/18 апреля 1953 года).

Приложение «Валаам»

Пожертвования
Трудничество

Фото

Другие фото

Видео

Другие видео

Погода на Валааме

+6°
сегодня в 17:14
Ветер
4.9 м/с, ЮЮВ
Осадки
1.6 мм
Давление
753.2 мм рт. ст.
Влажность
76%