Страстная седмица: Великая Среда

Святая Православная Церковь, следуя святителю Златоусту, блаженному Феофилакту Болгарскому и другим древним отцам, держится того предания, что Иисус Христос был трижды помазан, – усердием двух Евангельских жен: в первый раз среди общественного Его служения роду человеческому покаявшейся явно грешницей в Галилее, в доме Симона фарисея, как благовествует святой Лука; в другой – в Вифании, в доме Лазаря, Марией, сестрой Лазаря, за шесть дней до Пасхи, о чем благовествует святой Иоанн; и в третий раз в доме того же Симона фарисея, в Вифании же, и той же покаявшейся грешницей, которая помазала Его в первый раз, о чем благовествует святой Матфей и святой Марк.

Симон фарисей болел тяжкой неизлечимой проказой, с верой обратился ко Христу Спасителю и получил от Него исцеление. Оба облагодетельствованных Господом, и Симон, и покаявшаяся грешница, в благодарных сердцах носили глубокое благоговение к своему Божественному Благодетелю.

В повествованиях святых евангелистов Матфея и Марка Симон уже называется не фарисеем, что напоминало о секте врагов Господних, а смиренно именуется прокаженным, что напоминает о благодеянии Христовом. Так называют его евангелисты в том же смысле, в каком евангелист Иоанн называет Лазаря умершим, или Матфей в лике апостолов называет себя мытарем.

У Симона был другой дом в Вифании, куда он, вероятно, переселялся на время великих праздников; здесь он жил и в ту Пасху, в которую пострадал Господь наш. Прибытие Господа в Вифанию всегда было радостным праздником для Его друзей и почитателей, и каждый из них считал за счастье принять у себя дорогого Гостя. Обычно Господь пребывал в доме друга Лазаря; но за день до Своих спасительных страданий, именно в Великую Среду, Он благоволил принять приглашение в дом Симона, исцелённого Им от проказы.

***

Узнала об этом посещении Господом дома Симона и помилованная Им грешница, пришедшая также на праздник, и, движимая чувством глубокой благодарности к милосердному Целителю ее души, со святым дерзновением решилась выразить это чувство тем же, чем выразила она и раньше – излиянием дорогого, благоухающего мира на главу Того, Кто уничтожил смрад её грехов...

КОГДА ЖЕ ИИСУС БЫЛ В ВИФАНИИ, В ДОМЕ СИМОНА ПРОКАЖЕННОГО, ПРИСТУПИЛА К НЕМУ ЖЕНЩИНА С АЛАВАСТРОВЫМ СОСУДОМ МИРА ДРАГОЦЕННОГО И ВОЗЛИВАЛА ЕМУ ВОЗЛЕЖАЩЕМУ НА ГОЛОВУ.

Этот поступок её происходил от благоговейной мысли, тёплой веры и сокрушенного сердца.

Господь ничего не сказал жене; но самое молчание Его уже показывало, что чистое усердие жены Им принято, а большей награды и не нужно было для сердца признательного. Все радовались, но эта общая радость вдруг возмущена была неудовольствием:

УВИДЕВ ЭТО, УЧЕНИКИ ЕГО ВОЗНЕГОДОВАЛИ И ГОВОРИЛИ: К ЧЕМУ ТАКАЯ ТРАТА? ИБО МОЖНО БЫЛО БЫ ПРОДАТЬ ЭТО МИРО ЗА БОЛЬШУЮ ЦЕНУ, больше чем за триста динариев, И ДАТЬ НИЩИМ.

«Откуда родилась в учениках такая мысль? – вопрошает святитель Златоуст. – Как могли они согласиться с мнением сребролюбивого Иуды? Они слышали, как Учитель говорил: «милости хочу, а не жертвы» (Мф. 9:13), и порицал Иудеев за то, что они оставляли важнейшее – суд, милость и веру, и из всего этого выводили заключение и рассуждали друг с другом: если Он не принимает всесожжении и древнего Богослужения, то тем более не примет помазание миром.

Так думали ученики. Не зная мыслей жены, они неуместно укоряли её и в самом обвинении указали на её щедрость, упомянув, сколько истратила она на миро».

Но рассуждая так, нарушая долг уважения к доброму поступку жены, а ещё более – к своему Учителю, они говорили не от злого умысла, не от худого сердца, а от простоты, от привычки высказывать свободно пред Учителем все мысли, от похвальной, но теперь безвременной заботы о нищих, а более всего, конечно, от увлечения примером Иуды, который по наглости своего характера легко мог увлекать других своим дерзким суждением.

Ученики были уверены, что рассуждают в духе своего Учителя. Совсем другие мысли и чувства, как сказано ранее, таились в сердце Искариота...

***

«На земле, – говорит святитель Иннокентий Херсонский, – в совете человеческом было положено не лишать Пророка Галилейского жизни до окончания праздника Пасхи; иначе — на Небе, в совете Всевышнего: Агнцу Божию, вземлющему грехи мира, надлежало быть принесену в жертву в одно время с агнцем пасхальным, который столько веков служил Его прообразом.

Люди, которые, сами не зная, пошли было вопреки вечных судеб Его, сами же не зная, обратились внезапно к исполнению их, решившись захватить и умертвить Иисуса Христа немедленно, при первом удобном случае.

Причиной такой перемены в мыслях синедриона был один человек, который, явясь к первосвященникам, объявил, что он, издавна принадлежа к числу учеников и постоянных спутников Иисуса и зная потому все тайные места пребывания Его, легко может содействовать давнему желанию их – захватить Его в свои руки тайно от народа.

Жалкий человек этот был тот самый ученик, который на вечери в Вифании притворно сожалел о миро и нищих: это был Иуда Искариотский». Так назывался он в отличие от другого ученика Христова Иуды Иаковлева или Леввея.

Искариот был родом из города Кариофа, и только он один происходил из Иудеи; прочие все были галилеяне. Он пришёл ко Господу с земными видами и с чувственными надеждами на славное земное царство Мессии. Примечая, что Учитель не ищет земного царства, что Он вместо царства говорит о кресте, о страданиях, Иуда стал тяготиться общением с Ним и решил оставить Его. Но и тут в нем сказалась та же страсть корыстолюбия: почему не воспользоваться этой близостью к Иисусу, чтобы нажить лишние деньги?.. И мысль о предательстве стала близка его сердцу.

«По должности хранителя денег в малом обществе Иисусовом, – говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский, – Искариот мог благовидно оставлять это общество и отлучаться за покупками в город, и потому имел возможность вести постыдные переговоры с врагами своего Учителя и торговаться за Его жизнь, не будучи никем подозреваемым в измене». Забыто всё, чему он был свидетелем в течение трёх с половиной лет; забыта вся Божественная любовь Учителя, Который так щадил его самолюбие, Который не лишил его счастья вместе с прочими проповедовать Царствие Божие и творить чудеса...

Вот он у запертых ворот Иерусалимского храма; он просит стражей храма доложить первосвященникам, что пришёл к ним по важному для них делу. ТОГДА ОДИН ИЗ ДВЕНАДЦАТИ, НАЗЫВАЕМЫЙ ИУДА ИСКАРИОТ, ПОШЕЛ К ПЕРВОСВЯЩЕННИКАМ.

Тогда... Когда же? «Когда чуждая жена, блудница, оказывает такую честь, тогда ученик уходит, чтобы предать Его! – восклицает святитель Златоуст. – Иуду не тронули слова Господа: «приготовила Меня к погребению», он не убоялся, когда услышал, что Евангелие будет проповедано повсюду, – ибо сказанное заключало в себе невыразимую силу, – но тогда, когда жены, и жены блудницы, оказывали такую честь Иисусу, он совершал диавольское дело. Для того сказано: тогда, – говорит святитель Златоуст, – чтобы ты не смел обвинять Учителя в безсилии, когда видишь, что ученик предает Его. Учитель имел такую силу, что и блудниц привлекал к Себе. Отчего же, скажешь, Он ученика не мог привлечь? Мог Он и ученика привлечь, но не хотел принуждать делать добро и силой привлекать к Себе. Тогда... пошёл...

Первосвященники не звали, не принуждали, – он сам собой и добровольно привел в действие свое намерение, не имея ни одного советника этому нечестию. Слова: один из двенадцати служат для этого великим обвинением. Это был лик, окружающий Царя, это было общество приближенных к Учителю, и от него-то Иуда отторгся».

***

Святая Церковь в трогательных песнопениях Великой Среды делает поразительное сопоставление помазания Господа женой и предательства Иудина, происшедших в один и тот же день.

«Блудница приступи к Тебе, миро со слезами изливающи на нозе Твои, Человеколюбче, и смрада зол избавляется повелением Твоим: дыша же благодать Твою ученик неблагодарный, сию отлагает, смрадом одевается, сребролюбием продая Тебе, слава, Христе, благоутробию Твоему!»

Допущенный к первосвященникам, Иуда сразу выказал всю свою алчную душу: лишь только его ввели в палату, где наскоро собрались несколько членов синедриона, И он СКАЗАЛ: ЧТО ВЫ ДАДИТЕ МНЕ, И Я ВАМ ПРЕДАМ ЕГО? Прямо говорит, что ему нужны деньги и за деньги он готов предать своего Учителя. «Не просит даже определённой цены, чтобы, по крайней мере, продать выгоднее, – говорит блаженный Иероним, – но на волю покупающих оставляет цену, как бы продавая какого-либо раба презренного».

«О проклятое слово! – восклицает святитель Златоуст. – Как оно исторглось из уст? Как подвигло язык? Как все тело не оцепенело? Как не потерялся ум?.. Что вы дадите мне, и я вам предам Его... Этому ли учил тебя Христос? Для того ли Он говорил: «Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои» (Мф. 10:9). Что вы дадите мне, и я вам предам Его... Какое безумие! За что, скажи мне? За какую вину, малую или большую, предаёшь Учителя? За то ли, что Он дал тебе власть над демонами? За то ли, что Он дал тебе исцелять болезни, очищать проказу, воскрешать мертвых? За то ли, что Он дал тебе власть над смертью? За такие благодеяния, – тем ли ты воздаешь? О, безумие или, лучше: о, сребролюбие, – ибо всё зло от него родилось; оно сильнее демона приводит в неистовство души, которыми овладевает, заставляет забыть все – и себя, и ближнего, и законы природы, отнимает даже ум и делает сумасшедшими...»

Нельзя себе представить ту истинно адскую радость, какой исполнились сердца врагов Иисусовых при появлении предателя. Его предложение как нельзя более отвечало их желаниям и сразу изменило их первоначальный план.

«Хитрый саддукей Каиафа, – говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский, – мгновенно рассчитал в уме своём, что при помощи такого человека, каковым выдавал себя предатель, можно будет захватить Иисуса без всякого шума, даже без ведома народа.

Немедленным же осуждением Его на смерть и преданием в руки Римского правительства предполагалось удалить от себя и последнюю опасность. Народ, думали они, не посмеет предпринять что-либо против Римлян, которые на время Пасхи особенно усиливали свою военную силу в Иерусалиме...

Немедленно назначается и цена предательству – та самая, которую Моисей велел взыскивать за раба, когда он будет убит кем-либо ненамеренно, т.е. тридцать сребренников или сиклей»: ОНИ ПРЕДЛОЖИЛИ ЕМУ ТРИДЦАТЬ СРЕБРЕННИКОВ.

«Тем удивительнее алчность предателя, – продолжает Иннокентий, архиепископ Херсонский, – которая могла удовлетвориться такой малостью в этом случае, когда враги Иисуса Христа, по всей вероятности, не пожалели бы никаких сребренников».

***

Итак, Иуда согласился И С ТОГО ВРЕМЕНИ ОН ИСКАЛ УДОБНОГО СЛУЧАЯ ПРЕДАТЬ ЕГО тайно от народа. Заключив этот постыдный договор, подряжённый предатель тайными путями возвратился из двора Каиафы в святое общество Иисусово, чтобы до времени представлять в нём лицо апостола.

Размышляя о том, как «трудно было, находясь столь долго в такой близости к Сыну Божию, не сделаться добрым, не занять от Него Духа Божия, невольно приходишь в изумление и вопрошаешь с Церковью: кий тя образ, Иуда, предателя Спасу содела? Еда от лика тя Апостольска разлучи? Еда дарования исцелений лиши? Еда с онеми вечеряв тебе от трапезы отрину? О, коликих благ не памятлив был еси!» (Иннокентий, архиепископ Херсонский).

Обуревалась душа Иуды грешными помыслами. Поистине в неё вошел сам сатана. Так и объясняют его состояние святые евангелисты. «В самом деле, только сатана мог сделать из апостола предателя и сына погибели» (Иннокентий, архиепископ Херсонский ).

Должно помнить, что тайна искупления рода человеческого смертью Сына Божия была недоведома для духа тьмы. Под кровом этой тайны Премудрость Божия, посмеивающаяся козням сего врага исконного, соделала то, что он в этом случае сам устроил свою погибель. Ему хотелось только положить конец нестерпимому для него действию проповеди и чудес Иисуса Христа, подобно тому, как он доводил до мученической кончины пророков, и недавно ещё руками нечестивого Ирода запечатлел уста Иоанну Крестителю; но в этом случае вышло совершенно противное: смертью Сына Божия, которая стоила стольких усилий врагу рода человеческого, нанесено ему решительное поражение, однажды и навсегда ниспровергнута его держава греха и смерти.

***

Святой Иоанн указывает, так сказать, на то отверстие, сквозь которое древний змий вполз в душу Иуды и неприметно опутал собой его ум и сердце. Это – страсть к сребренникам, которая, издавна зародившись в душе его, постепенно тлела и наконец разгорелась в пламень совершенно адский, в котором, как в своем чертоге, сидел и царствовал сатана.

Во время вифанийской вечери, на которой Иуда жалел о мире, диавол наложил последнюю петлю на душу сребролюбца, чтобы увлечь его за собой в ад. Господь всё видел, что творилось в этой несчастной душе, но с намерением скрывал это от учеников Своих до последней возможности: иначе чего не позволила бы себе пламенная ревность Петра для предупреждения такого несчастья?

«Столь великое зло – сребролюбие! – восклицает святитель Златоуст. – Оно сделало Иуду и святотатцем, и предателем. Слушайте все сребролюбцы, страждущие болезнью Иуды! Слушайте и берегитесь страсти сребролюбия! Если тот, кто пребывал со Христом, творил чудеса, пользовался таким учением, упал в такую бездну оттого, что не был свободен от этой болезни: не более ли вы, которые не слушаете Писания, легко можете быть уловлены этой страстью, если будете беззаботны?

Эта страсть самая ужасная из всех страстей. Отсюда убийцы, отсюда войны и драки, отсюда всякое зло, как бы ты его ни назвал.

Нет никакой прибыли, когда душа больна, и нет ущерба, когда душа богата...»

«Троицкiй Листокъ», №№ 962–965, 1898 год,

по материалам сайта "Азбука веры"

---