Записки уставщика Николая Сайки. Глава 5

Записки уставщика

послушник Николай Сайки

Глава 5

От чтеца до канонарха

Теперь я расскажу, как я сначала стал чтецом, а затем - канонархом. В монастыре чтецы должны быть монахами или иеромонахами. На Валааме было достаточно братии, и в чтецах недостатка не было. В то время у послушников была возможность раз в год в маленьких церквах служить в качестве чтецов в Великую Субботу. Так и моя карьера чтеца началась в Великую Субботу, в ночь на Пасху.

Когда после 19 часов вечерние правила были прочтены, сразу после этого игумен в соборе начинал чтение Деяний Апостолов с первой главы. Чтение около плащаницы «Положения во гроб» длилось до ночной службы.

После игумена читали наместник, казначей, благочинный, эконом - все члены правления, затем иеромонахи, иеродьяконы и монахи, для многих из них не оставалось уже времени.

Я также считал для себя за честь почитать у плащаницы «Положения во гроб», и хотя не читал в соборе, но все-таки меня допустили читать в больничной церкви, где молились схимонахи.

По старости им было трудно дойти до собора. Помню, как читал там впервые. Мне казалось, что схимонахи засомневались в моем профессионализме, т.к. ростом я был очень мал и с трудом дотягивался подбородком до края аналоя, на котором лежали «Деяния Апостолов». Один из схимонахов подставил мне под ноги скамеечку, и дело пошло на лад. Слух о том, что молодой послушник знает церковно-славянский, распространился среди братии. Несколько раз я уже заменял очередников в трапезной, где обычно читалось житие святого данного дня и праздничное чтение.

В 1925 г. начались разногласия в связи с введением нового календаря, многие монахи были из монастыря изгнаны, и постепенно стала ощущаться нехватка чтецов, канонархов и уставщиков. В 30-е годы по распоряжению игумена Павлина я стал вторым канонархом, иеромонах Тарасий был первым. Позже он стал членом правления и начальником канцелярии, передав прежнюю свою должность мне, а нынешний иеромонах Савва, тогдашний рясофорный монах Степан, стал вторым канонархом. Потихоньку нас, чтецов, набралось уже четверо: я, Степан, послушник Иван и Моисей. Таким образом, впервые в истории Валаамского монастыря канонархами стали послушники, о чем в былые времена не могло быть и речи.

Канонарха контролировал избранный иеромонах, чтобы не нарушался устав. В Валаамском монастыре церковную службу контролировал уставщик, в ведении которого была Минея, по которой совершались богослужения, иногда объединенные, в зависимости от того, на какой день приходился праздник.

Псалмы, относящиеся к данному дню или празднику, канонарх произносил речитативом, а хор повторял стих по одному разу.

В определенное время два хора сходились в середине храма в общий хор. Такая практика канонарха была возможна только в больших монастырях, вроде Валаамского или Киево-Печерского. Там два канонарха Терентий и Леонтий были канонизированы в святые. Оба скончались во время чтения просительной ектении. Один воззвал: «Отведи мою душу из плена прославлять имя Твое», другой ответил: «Праведные соберутся вокруг меня…». Упомяну еще, что на Валааме все прокимны читал канонарх.

По воскресениям совершались молебны Богородице и преподобным Сергию и Герману после литургии. Служил кто-нибудь из членов правления при сослужении не менее четырех иеромонахов и двух иеродьяконов. Все члены правления были иеромонахами и по воскресениям служили по очереди. В таком молебне очередной канонарх читал два канона - Божьей Матери и преподобным Сергию и Герману; эти два канона были объединены в один. Больше всех в этом молебне был занят канонарх, так как молебен шел без купюр и длился почти час.

В Великую Седмицу после канона канонарх пел: «Я вижу, Спаситель, как украшен Твой свадебный дом, но у меня нет одежды, в которой я мог бы туда войти. Убели, ей, Светодавче, одежды души моей и спаси меня». Хора, естественно, повторяли, потому что этот псалом поется трижды.

Канонарх поет также в 9-ом часе: «Ныне родится от Девы...» и на Крещение: «прикосновение руки Твоей».

Церковный устав определяет действия канонарха и место, где он должен стоять, когда читает или поет.

По субботам в монастырском храме читался акафист Иисусу Христу, в другие дни - Богородице. Многие хвалили меня за четкую дикцию, говорят, что все было ясно слышно во всех закоулках храма, куда при наплыве туристов забивались некоторые монахи, стремившиеся углубиться в молитву.

Благодарность Марии (Танеевой-Вырубовой)

Иногда волею судеб знакомишься с какой-нибудь известной персоной. Многие, возможно, знают или слышали, что Мария Вырубова была фрейлиной императрицы Александры Федоровны. О ней написана книга, я же коснусь только того, как я с ней встретился. Она гостила каждое лето на Валааме. Мне придется вернуться к тому времени, когда я был канонархом; пели два хора, а чтец переходил с клироса на другой - читать тексты стихиры, которые повторялись хорами. Это хождение происходило у всех на виду и на это обращалось внимание. Мне вспоминается оценка Марии Вырубовой. После каждого посещения храма она дарила мне 5 марок и не преминула сказать, что я двигаюсь так спокойно и с такой выправкой, как сам император. Думаю, что она была искренна. Она часто благодарила меня и за чтение канона: «Мне угрожают многие опасности, к Тебе спешу за защитой, о Матерь Слова и Дева. Спаси меня в затруднении». Этот канон Пречистой Богородице рекомендуется читать или петь при всех душевных затруднениях. А этого в монастыре было предостаточно. Но по прочтении канона происходило явное чудо; душа успокаивалась, устанавливался мир, все печали уже позади. Я не ошибусь, если скажу, что этот канон был на Валааме самым популярным. Его читали по будням на утренней службе перед каноном Минеи. Это означает, что ежедневно поминаемому святому полагался свой канон, но случалось, что на один и тот же день приходились два святых. В таком случае оба канона объединялись в один ирмос, но канон Богородице читался первым. Это было узаконено и уставом. Если позволяло время, у каждого монаха была возможность читать канон Богородице и вслед за этим акафист в своей келье. Занятые на работе довольствовались тем, что слышали во храме. Этого им было достаточно.

Примечание: Мирское имя Вырубовой – Анна, монахини - Мария.

В послушаниях

Соревнование с коровами

В Валаамском монастыре все события и начало всех работ отмечались молитвами, как, например, первый рейс парохода «Сергий» весной или выпуск коров на пастбище.

Из конторы пришло распоряжение на послушание: иеромонаху Нестору и брату Николаю после полудня совершить на скотном дворе молебен с водоосвящением. Это распоряжение мне вручил иеромонах Нестор после поздней литургии, на которой он руководил хором, а я был занят своим делом.

После обеда иеромонах Нестор взял в алтаре святое Евангелие, крест и кропило, а также толстый служебник и длинное полотенце, чтобы вытереть после водосвятия крест. Нам разрешили взять конторскую лодку, и мы направились к нашей цели. Я греб в обычном темпе, и, тем не менее, на дорогу ушло свыше получаса. Сначала мы пересекли довольно широкий монастырский залив, затем рейд сузился значительно и стал более извилистым. Слева было видно широкое картофельное поле, справа сарай для сена и узкая полоса сенокоса /полоса пожни/, за ним крутая скала с растущим на ней лесом. Догребли до каменного моста, построенного монахами, через который шла дорога до Всехсвятского скита. Когда-то рядом с мостом была построена деревянная часовня, освященная в честь иконы Владимирской Божией Матери. Крыша часовни и навес с перилами были украшены резьбой по дереву. В передней уставший путник мог отдохнуть или скрыться от дождя.

Я представил себе, как в начале лета через неделю после Троицы через этот мост по этой дороге идет Крестный ход. Перед этим шествие минует коптильню, где коптят рыболовные сети, и поворачивает постепенно направо. После так называемого «финского» поля начинается самый трудный участок пути. Дорога покрыта слоем тончайшего песка, и пыль клубами поднимается из-под сотен ног. Пыль забивает горло, ноздри и глаза певчих и псаломщиков, голос не льется, щиплет нос и глаза. Певчие идут вместе с канонархом беспрерывно читающим каноны молебна, хор все снова и снова повторяет: «Пресвятая Богородица, спаси нас». Пары монахов, несущих иконы, часто меняются, пот льется ручьем, дышать тяжело. Этот 500-метровый участок пути не так уже и длинен, но очень трудный. Теперь метров 200 по твердому грунту до Каменного моста; его называют также по названию часовни Владимирским мостом. Тут шествие останавливается, молебен заканчивается. Это третье место, где происходит окропление. Первый раз у Знаменской часовни, второй - у часовни Явления Божией Матери. После 10-15-минутного перерыва отдохнувшие монахи поднимают икону Божьей Матери и Крестный ход продолжается. Сопровождающие шествие могут с каменного моста обозревать красивую природу монастырского острова.

Отсюда открывается прекрасный вид на залив, слева от дороги продолговатое густо заросшее поле с проезжей дорогой, обрамленной мощными дубами.

В настоящий момент я, сидя за столом, описываю Крестный ход, но и то хватаю ртом воздух, как будто заново участвую в нелегкой церемонии. Однако рассказ надо довести до конца.

Остается еще один тяжелый участок, 300-400 метров поднимающейся вверх дороги; монахи, несущие иконы, меняются все чаще, вытирая пот, кто ладонью, кто рукавом. Не знаю, были ли в монастыре носовые платки, я пользовался куском наволочки.

Хор поет догматик на 6-ой глас: «Кто Тебе не ублажит, Пресвятая Дево». Это по содержанию и словам один из красивейших стихов Божьей Матери.Преодолев крутизну, шествие входит в лес с приятной прохладой и смолистым ароматом. Крестный ход, не останавливаясь, проходит мимо большого гранитного креста. Пройдено полпути, дальше ровная местность, шествие не выходит из графика.

А мы в лодке, по монастырскому обычаю, около часовни осеняем себя крестным знамением и молимся: «Пресвятая Богородице, спаси нас». Под мостом на веслах не пройти, проталкиваем лодку по мелководью, и попадаем в залив Всехсвятского скита. Около Смоленского скита крестимся, церковь в 100-150 метрах от берега. Залив разветвляется пополам: по правому заливу можно было попасть в Коневецкий скит, в конце залива начинался вырытый монахами 2-х-километровый канал Московский, важная транспортная артерия во время ураганов для живших в Предтеченском ските.

Наконец, мы добираемся до пристани, где нас встречает скотник, брат Филарет. Он сразу ведет нас в хлев, посреди которого стоит небольшой стол, покрытый чистой белой скатертью, и ведро, полное воды. Иеромонах Нестор положил на стол Евангелие, крест, кропило и полотенце, одел епитрахиль и поручи. В хлеву было душно, мы открыли настежь двойную дверь, повеяло свежим воздухом и запахами весеннего леса.

В требе роли распределились так: я был солистом, а коровы сопровождающим хором. Каких там только не было голосов, и теноры, и альты, и басы; телята даже пытались потянуть на сопрано, но т.к. они не знали церковно-славянского, они пели на своем языке, то соло, то дуэтом, а то и хором. Бык тянул свою басовую партию.

Я пытался, чтобы быть услышанным, прибавить звука, но хористы понимали это как требование crescendo, т.е. усиления звука, и продолжали добросовестно заглушать меня. Наконец, требу довели до конца и окропили каждую корову святой водой. «Спаси, Господи, люди Твоя». Может быть, это покажется странным, что коровам пропели такой стих, но он поется везде, где происходит водосвятие и окропление. Сразу после этого коров выпустили из хлева, и что тут началось! Это были неудержимые восторг и радость. Они подпрыгивали сразу на четырех ногах, бегали наперегонки, бодались, бросались внезапно в разные стороны, размахивая хвостами, казалось, что этому не будет конца. Читателям, не видавшим никогда такой реакции животных на свободу, было бы интересно посмотреть на это. Потихоньку стадо в 40 голов успокоилось и дружелюбный хозяин, брат Филарет, угостил нас чаем и каждому дал по четверть кило свежего масла.

Так закончилось порученное нам послушание. У нас оставался еще час до вечерни, мы были благодарны начальнику конторы за такое послушание. Каждое лето в интересах справедливости эту требу служат по очереди.

Кочегар на пароходе «Сергий»

Не знаю, заболел ли кочегар на пароходе, но меня определили на его место. Работы в монастыре начинаются с 6-ти утра, так что в это время я уже получал инструкции у машиниста о подъеме пара настолько, чтобы матросы смогли приготовить себе завтрак. Машинист, брат Неофит, объяснил мне, что дров надо положить ровно столько, сколько потребуется, чтобы прикрыть колосники.

Загвоздка была лишь в том, что тогда я еще не знал, что такое «колосники», как и многое другое в котельной. Я смело вошел в машинное отделение, наполнил топку дровами и решил, что этого, наверно, достаточно, чтобы ребята смогли вскипятить себе чай в паровом котле. И надо же, пар, действительно, поднялся, причем, настолько, что с завыванием стал выходить из запасного вентиля.

Надо срочно будить матросов, чтобы они воспользовались высоким давлением, но их смущало то, что стрелка манометра прошла уже критический предел и теперь возникла возможность вместе с котлом взлететь на воздух. В этой ситуации я нашел единственно верное решение, тихо уйти с парохода и спрятаться за деревянным сараем, чтобы оттуда наблюдать полет котла на другой конец монастырского залива, с одной стороны, и, с другой, спасительное появление машиниста, брата Неофита. Он, действительно, появился до взрыва на пароходе, открыл кран, наполнил котел холодной водой, закрыл заслонку и все нормализовалось. Я все еще боялся идти на пароход, чтобы приступить к вверенным мне обязанностям и продолжал сидеть за сараем в ожидании более компетентного кочегара. Дело было уже около 10-ти, когда меня пригласили на пароход, и, что удивительно, без единого слова упрека.

Теперь меня более подробно ознакомили с работой у топки: следить, чтобы котел всегда был наполнен водой, какие вентили должны быть открыты и многие другие премудрости.

Рейс начался благополучно, все, казалось, было в порядке, однако в пути давление пара упало. Капитан командовал машинисту «полный вперед», тот требовал у кочегара поднять пар в котле, а я, бедный старался, как мог, стоя на коленях перед топкой, шуруя 3-х-метровой кочергой вдоль колосников, заслонка же была на уровне пола. Ее нельзя открывать часто, чтобы свежий воздух не остужал топку, в то же время нужно вовремя и быстро класть в очаг дрова. Дополнительный кислород для лучшего сгорания поступал с воздухом через люки в потолке, которые можно открывать при надобности, с обеих сторон отопительного котла были вентильные заслонки, через них тоже шел свежий воздух и даже брызги от сильной встречной волны. В пути я снял с себя значительную часть одежды, а к концу рейса даже нижнюю рубашку, пот лился по спине ручьем.

Дров мы израсходовали 6-8 м³, может и больше. В начале рейса я был уверен, что оседлаю это паровое чудовище, выкинувшее столь опасный номер утром, но оно в пути проявило настолько чрезмерное смирение, что я никак не мог добиться от него достаточного давления пара. Разумеется, ни ползание на коленях, ни уговоры, ни заговоры, ни поглаживания его металлических боков тут не помогут, только адская работа и еще раз работа. Уверен, что мне никогда в жизни не приходилось так крепко работать, как в те рейсы туда и обратно в течение одного дня.

К потному телу от дров и котла налипло мусора и сажи. Душа на пароходе не было, банные дни в монастыре были по пятницам и субботам, оставалось только зачерпнуть ведром за бортом воды и помыться на палубе.

По прибытии в тот же вечер запаслись дровами в помещении котельни и уложили две поленницы на палубе, на что ушло часа два. И после того, как была отдраена палуба, пароход был готов к новому рейсу. И все же это было святым послушанием, и я радовался, что все обошлось благополучно.