Жили-Были. Дневник валаамского пастуха. Глава 6

Глава шестая

ТУДА И ОБРАТНО

2002 – 2003 годы

Вот говорят: «мечтать не вредно». Я лично для себя ничего более вредного не знаю. Чем больше размечтаешься, тем сильнее обломаешься. Не сосчитать, сколько раз так было.

И эта попытка оказалась не исключением. Месяц спустя возвращался с Кавказа. Состояние: словно разобрали для ремонта, а собрать забыли. Не забыли, конечно, просто начальник подворья выгнал. Не нашёл с ним общего языка. Думал, как на ферме, свобода слова и мнений, — не прокатило.

На прощанье духовник отец Рафаил произнёс ласково:

— Алёша, тебе воцерковляться надо. Как приедешь, попроси, чтобы перевели с фермы на скит какой-нибудь.

«Воцерковляться надо», — а я уже три года, как в подряснике. На улицах иногда «батюшкой» кличут, духовного совета спрашивают. Или наоборот:

— Ты под кого косишь, братан?

«Бесславный конец»

Приехал, попросил, перевели. Только не на скит, а «птичник» сторожить на Центральной усадьбе.

Название такое, потому что в длинном белом корпусе на окраине посёлка давным-давно кур держали. Потом птицу на ферму перевезли, а в освободившихся просторных помещениях разместились гараж, кузница, токарная и столярная мастерские, инструментальный склад.

Движение вокруг с утра до вечера. А мне это послушание сторожа после «святой фермы», — как на пенсию отправили раньше времени.

Сижу однажды на скамеечке, размышляю, как дошёл до жизни такой. Вдруг на потрёпанном полугрузовом УАЗике фермерские подкатили, что-то выгружают-загружают, весёлые, оживлённые. Завидно мне стало, подошёл. Георгий увидал, сразу всё понял:

— Да-а, — протянул, — бесславный конец.

В больное место попал. Мог он так иногда, когда хотел.

***

Задело его, что я, когда вернулся, так ни разу на ферме и не появился. Уезжал ведь, можно сказать, с его подачи. Он тоже не сомневался, что я на Кавказе останусь, и другим об этом с уверенностью говорил. А тут я возвращаюсь, — и не объясняю ничего, ферму стороной обхожу. У них на сеновале разговоры: «Ты его видел? Почему вернулся? Что говорит?» А Георгий сам ничего не знает. Вот его и задело — и за себя, и за братьев.

А чего рассказывать, коли сам в расстройстве. Я даже в баню на Смоленский по длинной объездной дороге ходил — только бы с фермы никого не встретить.

Новое место — новые надежды

Всё-таки совет отца Рафаила был услышан свыше, и через месяц, в праздник Воздвижения Креста Господня, помощник благочинного отец Аверкий подарил новую надежду на неведомое:

— Решено тебя перевести на Никольский скит. Можешь переселяться.

Только вышел от него, откуда-то с другой планеты Георгий нарисовался:

— О, ты-то мне и нужен! У нас свёклу убирать некому.

— Опоздал, — говорю, — не по адресу. На скит ухожу. И, вообще, праздник сегодня.

— Нет, ты погоди, не уходи. Скит подождёт, мы сейчас этот вопрос с отцом Аверкием решим.

Через минуту выходит из кабинета... и молча мимо.

«Ну, что, — думаю, — откомандовался, решала? Иди сам собирай свою свёклу».

«А вы где были, братья?»

Шло второе лето освоения недавно возвращённых монастырю угодий. На сенокосе не хватало рабочих рук. И если в 2001 году на обширных полях, где сейчас расположен Владимирский скит, справились, благодаря общим послушаниям, то в 2002-м добровольной братской помощи оказалось уже явно недостаточно: и сена прибавилось (потому что полей стало больше), и вдобавок кормовую свёклу впервые посеяли.

Особенно нелегко было найти добровольцев на полевые работы в воскресные и праздничные дни. На них приходилось идти, когда сразу после выходных ожидались дожди. Неубранное сено вновь намокало, требовало дополнительного труда, желтело, теряло полезные свойства. Снова среди братии зазвучало временами: «да зачем вообще нужна эта ферма?», «не монашеское это дело», «развели тут, понимаешь...»

— А что это, Георгий, у тебя вчера опять на поле женщины с открытыми руками работали?

— Паломники шли мимо, предложили помочь. А вы где были, братья?

«Вот истинно начальник фермы»

Жизнь на Никольском скиту поначалу захватила полностью. На ферме полгода не появлялся, некогда было, да и не хотелось.

С Георгием почти не встречались, за весь последующий год лишь несколько раз виделись, включая праздники. Некоторые случаи запомнились.

Осенью мы с отцом Вадимом ждали навоз на скитский огород. И навоз с фермы привёз Георгий. Впервые увидел его тогда за рулём на тракторе (ещё «Владимирце»). В полинявшем пастушеском плаще, опоясанный офицерским ремнём, он был спокоен, ловок и гармоничен. Чувствовалось, что на своём месте.

И невольно подумалось впервые: «Вот истинно начальник фермы...»

Как в детском саду

Рассказывал некий брат. В своих воскресных прогулках по острову забрёл он как-то на ферму. А Георгий как раз со своими подопечными на Коневские озёра собирался. Брат к ним присоединился.

— Я просто умилился. Здоровые мужики вокруг него, как в детском саду с воспитателем: «Отец Георгий, а эта тропа куда ведёт?.. Отец Георгий, смотрите, какой я гриб нашёл!.. Отец Георгий, а чего этот лицемер такое говорит...»

«Да какие на ферме могут быть проблемы?»

Зима в тот год была настоящая, морозная, без оттепелей. Ладога уже в декабре льдом покрылась, в январе машины на Сортавала пошли.

Со смотровой площадки Никольского скита виднелся вдали в морозной дымке остров Путсаари, примерно километрах в двадцати, может, чуть больше. В феврале засел во мне помысл: отпроситься, пока не начался Великий Пост, на два-три дня, сходить туда пешком или на лыжах. Заодно навестить двух бывших фермерских братьев, которые там жили на скиту преподобного Сергия Валаамского. Прогноз благоприятный, наст ровный, крепкий.

Одному идти бы точно не благословили, — мало ли что, связи нет. А вот вдвоём... Напарником и попутчиком, кроме Георгия, никого представить не мог. Пошёл спрашивать у скитоначальника.

— Можно было бы... Только он не пойдёт сейчас, проблемы у них.

А я уже так далёк был от фермы, что подумал: «Да какие там могут быть проблемы, которые нельзя оставить?»

Новые впечатления постепенно вытесняли старые, всё плохое забывалось.

По «небесному телефону»

На скиту, благодаря гостившему здесь в мае 2003 года брату Дионисию из Почаевской лавры, я впервые попробовал подпевать на клиросе, — и вдруг неожиданно увидел, уловил связь кружочков и палочек на нотной бумаге с исполняемым песнопением, — настоящее открытие! Дионисий меня даже похвалил, чтобы подбодрить. Зря он это сделал, — я уверился, что всё теперь понял и тоже так смогу.

В начале июня наш певчий отец Вассиан уехал в Питер на подворье, надо было просить, чтобы прислали кого-нибудь с усадьбы на ближайшую Литургию. Я к отцу Гедеону:

— Не надо никого просить, я сам спою!

— А ты сможешь?

— Ну-у, службу, конечно, слабовато пока знаю. А вот если бы Георгий приехал, мы бы с ним... — не успел закончить, Георгий собственной персоной по дорожке к нам поднимается, словно услышал по «небесному телефону».

Он согласился, приехал тем же вечером со своей нотной папкой, переночевал, подготовился. На Никольском ему понравилось, сказал, что электричество, которого на других скитах не было, для учёбы хорошо. Я убеждал его (в своих целях, конечно) взять отпуск, провести здесь, чтобы спокойно на практике изучать богослужение. Он говорил, что не может надолго ферму оставить. Я опять не понимал, почему: жили ведь раньше без начальников...

Утром мы пели вместе с ним Литургию первый и последний раз. Я был собой доволен. Георгий время от времени делал загадочные знаки рукой снизу-вверх. Я так понимал: громче надо, смелее. Через несколько лет уже на братском клиросе узнал, что жест этот означает не «громче», а «выше». Не дотягивал я постоянно.

Две встречи

Запомнились две случайные встречи весной и летом того же года на усадьбе у кельи братского духовника отца Геронтия. Оба раза Георгий был чем-то опечален, — на лице читалось, не успевал скрыть.

Меня, наоборот, распирало от радостного возбуждения, а от его потухшего вида — ещё больше. Весело кивал ему и проходил мимо, как будто в чём-то победил.

Объять необъятное

В сентябре Георгий попросил отца Гедеона отпустить меня ненадолго со скита на ферму. Они меняли потолок в коровнике, — надо было помочь со сваркой огромных двутавровых балок перекрытия. И если за последний год я посещал ферму несколько раз лишь мимоходом, то теперь провёл на ней безвылазно пять дней. Ночевал по старой привычке на сеновале. Впрочем, не я один, — народу вокруг сновало явно больше, чем имелось койко-мест в келейном корпусе.

***

Здесь надо сразу сказать, что не следует даже и пытаться сравнивать объёмы ремонтных работ, проводимых тогда, — и недавно, при капитальной реконструкции. В начале века денег на специалистов и материалы выделялось в десятки раз меньше и практически всё приходилось делать своими силами, руками тех людей, которых Господь приводил на ферму.

Впечатление неоднозначное: при всех плюсах мне показалось, что Георгий не рассчитал, размахнулся слишком широко и увяз в бесконечной перестройке, из которой не успеет выбраться до наступления холодов. От прежнего пасторального уклада жизни не осталось и следа. Ферма, на первый взгляд, напоминала потревоженный муравейник. А ради чего?

Ну, хорошо, коровник... Текущий ремонт, сколько помню, шёл почти всегда, но потихоньку. Летом на улице, зимой под крышей, — под руководством инженера Германа Валентиновича Агапова, который сам первым брал лом или лопату при рытье траншеи или прокладке дренажа.

Ремонт и замена потолка в коровнике — действительно нужное дело: через ветхий зимой больше всего тепла из помещения уходит. Заодно старые прогнившие доски на сеновале необходимо заменить, чтобы тракторный прицеп с грузом выдерживали.

Но во что превратился келейный корпус?!

По всем этажам, во все стороны сверху-донизу протянулись по стенам, словно вены, красноватые штробы [1]. Лестницы и коридоры того же цвета, густо покрыты мелкой кирпичной крошкой. Такое ощущение, что её уже не убирают, нет смысла, всё равно появится.

В дверных проёмах качаются куски полиэтилена. Печи разобраны. Наша бывшая четырёхместная келья поделена стенкой на два узких пенала. Вместо старой доброй печки-лежанки стена пробита для второго входа.

Про общую трапезу под чтение «Жития святых» давно не вспоминают, — нереально, когда трапезная рассчитана максимум на пятнадцать человек, а вокруг полсотни рабочих ртов и один трапезник. В ней вечный «шведский» стол, заставленный едой разного срока приготовления: заходи в любое время, бери, что хочешь.

На кухне «дискотека»: трапезник Сергий Шишов (его невозмутимость поразила больше всего) беспрерывно пропускает по кругу через три тазика тарелки и чашки, которые тут же возвращаются к нему для новой помывки.

Но что удивительно: народ вокруг ходит и трудится спокойный, радостный, весело шутит друг над другом, а о гостях (то есть обо мне) заботится.

«Не многие делайтесь учителями» [2]

Закончились электроды. Говорил ведь. Иду искать Георгия. Ага, опять сидит с кем-то на пригорочке. Беседуют, видите ли, любуются на озеро, — а работа стоит.

Подхожу с претензией. У Георгия лицо такое, словно оторвал их от великого таинства. «Да ладно, — думаю, — из себя духовного наставника изображать, твоё место на тракторе».

***

Как сейчас понимаю, 2003 год стал во многом переломным для фермы. Шло создание собственной кормовой базы, — но не только. Живя на скиту, я пропустил тот год и не увидел, не уловил среди прочего то, что Георгий постепенно становился реальным отцом для фермерских трудников.

Я не знал, что у него уже было благословение принимать откровения помыслов от трудников, что ради фермы он отказался от священства. Для меня он оставался хорошим братом, товарищем, но начальником... не дай Бог никому такого начальника.

Я по прошлому судил. И эта ошибка заметно повлияла на ход дальнейших событий.

Продолжение следует...

---

[1] Штробы (штрабы) – прорезанные канавки в стенах для внутренней электропроводки.

[2] Иак. 3:1

---