Старшая братия Валаамского монастыря не могла смириться с тем, что был нарушен указ Синода от 23 июля 1813 г. и в настоятели обители был избран игумен не из валаамских насельников. Будучи ревнителями монастырского благочестия и порядков родной обители, они видели в действиях нового игумена нарушение заведённых обычаев, в том числе — сокращение церковной службы.
Расследовать возникшую в обители смуту Духовная консистория поручила настоятелю Троице-Сергиевой пустыни архимандриту Игнатию (Брянчанинову), назначенному в 1838 г. благочинным монастырей Санкт-Петербургской епархии. Архимандрит Игнатий обнаружил отсутствие правильного духовного управления и руководства монашествующими, вследствие чего возникли беспорядки и пороки.
Обратив в рапорте внимание на необходимость выбора нового настоятеля, архимандрит Игнатий конкретно указал на одного из валаамских иноков, известного ему своей аскетической подвижнической жизнью — монаха Дамаскина. Его одного он счёл способным к настоятельству, лишь он показался ему «довольно искусным монахом на всём Валааме…». Предложение благочинного было принято. 18 ноября 1838 г. в обители было получено письмо на имя монаха Дамаскина:
«Честной монах отец Дамаскин! Его Высокопреосвященство желает лично Вас узнать, и потому, усердную принесши молитву Господу Богу и святым угодникам Сергию и Герману Валаамским, ничтоже сумняшеся, не медля нисколько, в предписываемый Вам путь отправляйтесь.Архимандрит Игнатий»
С этого короткого официального письма началась переписка между архимандритом Игнатием и о. Дамаскиным. Со временем между ними возникла глубокая духовная дружба...
***
Монах Дамаскин немедленно отбыл в Петербург, предварительно заехав в Сергиеву пустынь к архимандриту Игнатию...
По своему смирению и любви к уединению о. Дамаскин думал отказаться от игуменства и настоятельства, но бывшие в то время в Петербурге для участия в работе Святейшего Синода митрополит Новгородский и Петербургский Серафим, митрополит Московский Филарет и митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров) благословили его послужить Господу на этом послушании.
Отец Дамаскин и архимандрит Игнатий побывали на Ярославском подворье у митрополита Киевского Филарета. Владыка ласково принял будущего валаамского игумена, о многом расспрашивал его, увещевая не отказываться от предстоящего назначения, «строго держаться отеческого (старческого) пути».
Почтенный архипастырь убеждал о. Дамаскина: «Когда Владыка станет посылать в начальники, ты смотри, не отказывайся, Божие благословение с тобой будет. Если откажешься, тебе будет то на совести». Прощаясь, благословил его своими келейными чётками, объяснив: «Смотри, никому их не отдавай — они иерусалимские», от него же взял его старые чётки...
5 марта 1839 г. под праздничный звон колоколов игумен Дамаскин вместе с о. Игнатием прибыли на остров Валаам. В Спасо-Преображенском соборе состоялась торжественная встреча нового игумена. Архимандрит Игнатий возвёл его на настоятельское место, а игумен Вениамин передал ему игуменский посох.
***
Первые годы правления были тяжёлым послушанием для неопытного игумена, но архимандрит Игнатий, имея большой опыт в настоятельской должности, поддерживал его в трудных ситуациях, указывал на ошибки в управлении и помогал исправлять их.
Прежде всего, по совету о. Игнатия, о. Дамаскин взялся за приведение в порядок внутреннего духовного строя обители, назначив на все монастырские посты самых толковых монахов. Его стремление восстановить строгий монастырский порядок вызвало ропот некоторой части насельников, в большинстве своём тех, кто был прислан в обитель «для исправления» из других монастырей.
Причиной неприязни к настоятелю было и то, что он стал игуменом в сравнительно молодом возрасте — ему было всего сорок четыре года. Недовольные преобразованиями, проводимыми игуменом, они стали писать на него доносы, но о. Игнатий, как благочинный монастырей, не давал им хода и оказывал ему всяческую поддержку. Он писал о. Дамаскину: «Вам предстоит много трудов. Да дарует Вам Бог силы совершить их во славу Его Святого имени и для существенной пользы ближним».
Некоторые их пожилых монахов не хотели подчиняться молодому игумену. В таких случаях о. Игнатий советовал: «Таковых людей, когда они пожелают выйти из монастыря, тотчас надо увольнять с миром, они могут на время скрыть своё неблагорасположение, но при первом удобном случае обнаруживают оное и часто причиняют вред, долго исцелиться не могут».
В их переписке, которая продолжалась более двадцати лет, хорошо видно, как формировался характер игумена в мудрого и рассудительного духовника: «Настоятелю нужно быть в первую очередь рассудительным и твёрдым в своих решениях...» или:
«Ваш рапорт ко мне не имеет места, ибо содержит в себе жалобу на Преосвященного Викария. Поэтому, если дать ему какой-либо ход — значит навлечь на вас негодование Преосвященного и подвергнуть большим неприятностям, нежели в какие вы теперь поставлены. Хотя и тяжко вам перенести..., однако, Промысл Божественный силён исправить всё, и из обстоятельств, по-видимому, неблагоприятных, источить следствия спасительные, как из камня воду. Сохраните мир душевный молитвой и упованием, предоставляя Богу то, что не в ваших силах. Думаю, слухам, изложенным в вашем письме, нельзя вполне верить. Враг только того и ищет, чтобы кого-нибудь поссорить. Посудите сами и уразумейте коварство вражие... Постарайтесь... для собственной душевной пользы примириться с игуменом Амфилохием...»
Помощь архимандрита Игнатия, который стал покровителем всего валаамского братства, перед высоким духовным начальством была бесценна, а его личное участие во многом определило ход развития монастыря.
Трудясь над очищением душ братии, игумен строго следил за их участием в Таинствах Евхаристии и Исповеди. Он поучал братию: что «от исповеди до исповеди к отцам духовным не ходить и совесть покаянием не очищать не прилично и мирянам, а для монахов и вовсе порочно. Такая невнимательность к себе будет судиться наравне с жизнью развращённого мирянина». Братия, не участвующая в Таинствах без уважительной причины, исключалась из монастырского штата, но таких случаев было немного.
На примере своего учителя, иеросхимонаха Евфимия, о. Дамаскин хорошо знал, как благотворно действует на братию жизнь с советом, т. е. под руководством опытного наставника — старца. Поэтому послушание старцу–наставнику он считал главным в достижении правильного духовного устроения монаха: «Со времени вступления моего в настоятельскую должность... единственным намерением моим было душевное спасение каждого из вверенных мне братий... Посему, руководствуясь монашескими правилами Василия Великого и других Святых Отцов, а также бывшими при игумене Назарии, я всякому, желающему спастись, а посему требующему руководства на пути к спасению, назначил и назначаю старцев».
***
С первых дней своего настоятельства, о. Дамаскин обратил особое внимание на монашеский постриг и хиротонию, считая, что, прежде всего, надо хорошо узнать духовное устроение каждого кандидата. С 1839 г. по 1842 г. в обители не было совершено ни одного пострига, только одна хиротония в иеродиакона. Уже в 1843 г. игумен совершил двенадцать монашеских постригов и рекомендовал четырёх человек к рукоположению.
Для духовного воспитания братии монастыря, в 1846 г. настоятель благословил чтение Православного Катехизиса на братской трапезе во время обедов и ужинов дважды в неделю.
О. Дамаскин запрещал братии ходить по кельям. «По святым отцам, без благословения настоятеля никто не имеет права наставлять кого-либо, но даже сам за наставлениями должен обращаться к настоятелю... Следовательно, как ходящие по кельям друг к другу за наставлениями, так и наставляющие по своей воле губят свои души; первые — безрассудно обращаясь вместо пастырей к волкам, а последние — как святотатцы».
Как правило, о. Дамаскин сокрушался о нерадивых, вразумлял их, с благочестивыми же обращался по – братски. Игумен часто посещал кельи и скиты, в вечернее время любил прогуливаться по монастырю, заглядывая в кельи к братии: «Цель моя была одна — чтобы не было злоупотреблений ни хозяйственных, ни нравственных».
Строг он был и ко греху осуждения, особенно — к осуждающим настоятеля: «Судяй брата — антихрист, а судяй настоятеля — Бога судит, а кто противоречит настоятелю, тот дьявола в себя вселяет. По святым отцам: аще кто не имеет веры к настоятелю; тот всуе и время в монастыре провождает, потому что его спасение сомнительно».
***
Острым для настоятеля оставался вопрос о «подначальных» и о тех, кто находился под епитимьёй. Многие из этих людей вели себя вызывающе, противопоставляли себя начальству, писали бесконечные доносы на игумена, распространяли среди богомольцев нелестные о нём отзывы и, по словам самого игумена, «страшный яд у них (подначальных) разливается по всем концам России, ибо отовсюду приезжают богомольцы на Валаам».
С 1830 по 1859 гг. на Валааме «состояло под надзором и на епитимье девяносто человек духовного и светского звания». Проблема, по мнению благочинного архимандрита Игнатия, усугублялась тем, что, например, в отличие от Соловецкого монастыря, Валаам не имел ни военной команды, ни специальных помещений для обуздания «самых буйных подначальных», многие из которых пользовались покровительством влиятельных родственников и знакомых. Смиренные валаамские иноки не могли дать отпор нарушителям монашеской жизни в обители, а некоторые попадали под их влияние.
В своих прошениях, рапортах и письмах благочинному о. Дамаскин умолял: «Покуда бунтовщики находятся на месте святе, нельзя ожидать спокойствия… Бога ради, батюшка, ради преподобных Сергия и Германа, поспешите вырвать ядовитые растения из почвы валаамской». Много сил приложил архимандрит Игнатий для изгнания из обители «подначальных», прежде чем игумен Дамаскин сказал: «Владыка Игнатий очистил Валаам от всех плевел, возрастил его своими отеческими попечениями и, как истинный Ангел Хранитель Валаамского монастыря, отечески хранил и осыпал его многими духовными благами».
***
Тяжёлым оказался для игумена Дамаскина вопрос о направлении валаамских иеромонахов на флот, нуждавшийся в корабельных священниках. Такая практика была сложной и обременительной для всех монастырей. За несколько месяцев морских странствий монахи привыкали к бурной морской жизни со всеми её страстями и мирскими соблазнами.
Как писал игумен Дамаскин в марте 1859 г. митрополиту Новгородскому и Санкт-Петербургскому Григорию (Постникову): «Очутясь же из мирной пустынной обители среди шумного общества кают-компании, после умеренной монастырской свято-постной трапезы, сидя за жирным мясным столом между офицерами флота и после привычного слушания чтений отеческих, поражаемые в сердце суетным мирским разговором… они остывают для монашеской деятельности. Плотский человек их растёт по мере исчезновения в них человека духовного». Возвращаясь в монастырь, монашествующие уже не в силах справиться с искушениями, «потворствуют своим чувственным пожеланиям». Как монахи они погибают сами и «влекут неудержимо к погибели примером своим и других».
В конце послания игумен взывал: «Всей душой любя монашество, стараясь сохранить должный порядок в монастыре, я осмеливаюсь умолять Ваше Высокопреосвященство воззреть милостиво на погибающих чад, преданных Господом Вашему водительству, и остановить заразительный поток стяжания на Валааме прекращением командировки отсюда братии на флот…». Это прошение было удовлетворено.
***
Игумен Дамаскин запретил ввоз алкоголя и табака в обитель. На Крестовом острове по его благословению была устроена таможня. Подобные меры помогли игумену возродить в обители дисциплину и порядок, а на Валаам стало приезжать много людей, чтобы получить исцеление от своего недуга. Писатель Н. С. Лесков, посетивший Валаам в 1874 г., обратил на это внимание: «...по Руси гуляет много людей разного звания, которых о. Дамаскин «отчитал от беса пьянства». Оставаясь в монастыре потрудиться на долгий срок, с Божьей помощью и по молитвам к преподобным Сергию и Герману, одни страждущие получали просимое, а другие — становились послушниками или принимали монашеский постриг.
Восстановление обители потребовало больших душевных и физических сил от игумена. Вспоминая спокойную, размеренную жизнь в пу́стыни, смущаемый тяготой начальнического послушания, о. Дамаскин пришёл как-то к своему бывшему сподвижнику в пустыни о. Афанасию (Чекалину):
— Сомневаюсь я, батюшка, что оставил сосредоточенную в одном Боге пустынную жизнь и принял на свою немощь обязанности игумена, соединённые со многими заботами. Теперь у меня постоянные заботы и о хозяйстве монастыря, и о спасении братии. При том же тяготит обращение с мирскими. То ли было в пу́стыни?
— Справедливо, — отвечал о. Афанасий, — что в настоящей жизни Вашей много беспокойства. Но это беспокойство великое, ибо оно не для себя, но для блага святой обители, для вечного спасения братии. В таком благословенном делании вам будет несомненная помощь от Бога, впрочем, не без усиленного труда и всегдашнего внимания к себе со стороны вашей. Притом же и пустынник, живущий в тихом покое Бога ради, всем обеспеченный, всем довольный, не получил ещё извещения о спасении. Он трудится, сколько может и, по-видимому, праведен, но на Суде Божием рассудятся человеческие правды. Да и теперь Господь зрит не на лице, но на сердце.
Получив мудрый совет старца-пустынника, игумен продолжил своё служение Богу и братии.
***
Впоследствии о. Игнатий писал о. Дамаскину: «Из всех известных мне настоятелей по образу мыслей и по взгляду на монашество, также по естественным способностям, более всех прочих мне нравитесь Вы. <…> Сверх того, я убеждён, что Вы не ищете никакого возвышения, соединённого, разумеется, с перемещением в другой монастырь, но остаётесь верным Валаамской обители, доколе Сам Господь восхощет продлить дни Ваши».
Благодаря архимандриту Игнатию образ правления игумена настолько изменился, что в 1861 г. он написал ему такие слова: «Не без причины Промысл Божий попускал Вам много опытов, из коих иные были очень горьки. Полагаю, что Вы сами теперь замечаете, что образ правления Вашего много изменился и усовершенствовался...»