«И песен про вас не споют...» (часть 1)

Слово "волонтёр" мужского рода.
Но для русского языка нет ничего невозможного.
Так появилось слово "волонтёрша".

СОФИЯ

За окном жёлтыми листьями осыпался сентябрь девятнадцатого года. В простеньком деревянном киоске около валаамской пекарни волонтёрша продавала свежие булочки паломникам и туристам. Было понятно, что она с юга, но непонятно откуда.

— Я наполовину никарагуанка, — сказала Соня Кастильо. — В начале восьмидесятых мой папа работал на телевидении в Манагуа. В восемьдесят пятом году к ним из института кинематографии в Советском Союзе пришло два приглашения на операторский и режиссёрский факультеты. Желающих было много, но выбрали папу.

Он уехал в Москву, за год выучил русский язык, поступил во ВГИК и начал учиться на режиссёра документального кино. В Москве он встретил мою маму. Они поженились и после выпуска уехали на её родину в Тулу.

Там родилась я.

***

— В мае этого года я послушалась в Феклиной пустыни. Одна послушница рассказала мне о волонтёрском движении на Валааме. Сказала, что можно записаться, приехать и потрудиться здесь во славу Божию. Я всем-всем-всем родным об этом рассказала и записалась на сентябрь.

Помимо того, что мне просто захотелось попасть в это святое место, буквально за несколько дней до отъезда появилась ещё одна причина. Мы разговорились с папой, и он рассказал мне давнюю историю, связанную с ним и с Валаамом. Хотя на Валааме он сам никогда не был.

Вот эта история вкратце. Когда папа учился в Москве, он случайно попал на выставку графических портретов инвалидов Великой Отечественной войны. Некоторые из них были написаны на Валааме в 70-е годы. Папа был ошеломлён увиденным.

Он познакомился с автором рисунков Геннадием Добровым и снял о нём небольшой документальный фильм. Этот фильм в числе лучших учебных работ ВГИКа был отобран для специального выпуска «Кинопанорамы», посвящённого 70-летнему юбилею института в 1989 году.

***

— С тех пор прошло много лет. Папа давно уже не работает по специальности. Но до сих пор он помнит потрясающее впечатление от той выставки и встречи. Когда он рассказывал мне об этом, то сказал, что фильм наверняка утерян. Но мы нашли его на сайте памяти художника и посмотрели вместе.

Папа попросил меня пройтись по здешним местам, чтобы увидеть их своими глазами. Может быть, узнать что-нибудь.

Чтобы, если не сам, то хотя бы через меня он смог побывать здесь.

МАРИО

— Для поступления во ВГИК нужно было пройти творческий конкурс, сдать рассказ или очерк на русском языке. У меня мыслей было много, а слов не хватало. Я русский ещё недостаточно знал. В итоге написал 54 страницы. Потом пришлось сокращать до восьми. С переводом мне, правда, товарищ помог с четвёртого курса.

Собеседование проводил известный режиссёр Юрий Озеров, создатель эпичных кинокартин о Великой Отечественной войне, таких как «Освобождение», «Солдаты свободы», «Битва за Москву», «Сталинград», «Трагедия века». Он принял меня на курс, но сказал на прощание:

— Запомни, Марио: ты хорошо пишешь, но плохо говоришь.

Заведующим кафедрой неигрового кино и телевидения был режиссёр-документалист Виктор Лисакович. В нашей группе училось 23 человека, 18 русских и 5 иностранцев: из Африки, из Финляндии, из Гондураса и кубинка одна была. Помимо режиссуры мы ещё по три года обучались операторскому мастерству, киножурналистике и актёрскому мастерству.

***

— Однажды на втором курсе в 1987 году я поехал в Советский комитет защиты мира в поисках темы для учебного фильма. Хотел узнать: нет ли у них каких-нибудь интересных планов или задач, которые подошли бы мне для сюжета. И прямо на входе в фойе на первом этаже наткнулся на эту выставку портретов.

Со всех сторон на меня внимательно, пристально и строго смотрели искалеченные люди, словно спрашивали: «Зачем ты пришёл сюда?»

Я больше часа не мог отойти от этих картин. Переходил от одной к другой — и опять по кругу...

В какой-то момент краем глаза заметил, что за мной наблюдает человек невысокого роста. Он увидел, что я заметил его, подошёл, поздоровался и спросил:

— Вам понравилось?

Я ответил ему, что очень впечатлён техникой исполнения, реалистичностью и глубиной сюжета. Что очень талантливо. Тогда он сказал:

— А Вы знаете, я автор этих рисунков.

Мне стало ясно, что тема для работы найдена.

***

— Художника звали Геннадием. Я предложил ему сделать совместный небольшой фильм о его картинах. Он согласился. Тогда я быстро написал сценарий и пошло-поехало...

На учебный фильм нам выделялось девять съёмочных дней в течение двух месяцев. Первый оператор был с параллельного курса, с операторского факультета. Его работа мне не понравилась, у него тряслись руки, тряслась камера. Это было бы очень заметно на большом экране, и я попросил замену. Съёмочный материал первого дня пришлось уничтожить.

Лимит плёнки был ограничен, но в итоге мне хватило. Второй оператор был более опытным, он до поступления уже работал на телевидении у себя на Родине, на Кубе. Сейчас он живёт в Майами, мы до сих пор переписываемся.

В течение двух недель мы с ним отсняли всё, что требовалось. Следующие полтора месяца я занимался монтажом.

Фильм получился на восемнадцать минут.

Название фильма — слова из песни, которую услышал от Геннадия и Людмилы, жены его.

«И песен про вас не споют…» ^[1]

***

— У нас в группе было принято так: когда кто-нибудь заканчивал свою работу, мы устраивали общий просмотр вместе с руководителем и потом сразу же общее обсуждение. Обычно уже во время просмотра многие начинали весело прикалываться над автором и задавать провокационные вопросы:

— Ты зачем так снял?!

— Это что такое вообще?!

— А этим ты что хотел сказать?!

Ну и так далее…

***

— Когда я показывал свой черновой вариант, никто не проронил ни слова, сидели молча. После просмотра все тихо встали и разошлись. Единственный, кто сказал мне несколько слов, был наш руководитель. Он уважительно, но настоятельно, посоветовал заменить некоторые тексты, убрать острые политические моменты.

Я долго сопротивлялся и не хотел, потому что фильм тогда явно слабел.

Но потом всё-таки согласился, сократил и убрал больше минуты.

О чём сейчас очень жалею.

***

— Забыл ещё сказать, что наш музыкальный редактор, который должен был проверить звуковую дорожку, проверил только половину и бросил, не смог смотреть дальше.

Он расплакался.

ГЕННАДИЙ

— Летом 1963 года рассматривая мои рисунки бродяг, сделанные на площади Белорусского вокзала в Москве, академик Евгений Кибрик ^[2] надолго задумался... Наконец, он сказал:

— Рисунки, Гена, очень хорошие, но что с ними делать? Они никуда не пойдут. И даже я, при всём своём хорошем к Вам отношении, ничем помочь не смогу. Академия Вас не поддержит. А, вот, если бы Вам удалось пробраться на остров Валаам, да сделать там с натуры серию портретов инвалидов войны — тогда другое дело. Это имело бы огромное общественное значение, это бы сильно прозвучало!

— Да откуда там инвалиды? — удивился я.

— Люди знающие мне говорили, что их туда после войны свезли из Ленинграда и Карелии, там их тысячи полторы, всякие есть... Это Ваша тема, Гена, дерзайте, желаю успеха!

Мы расстались и больше никогда об инвалидах не говорили.

***

— Прошло больше десяти лет, прежде чем я смог, преодолев житейские трудности, выехать из Москвы на остров Валаам. Огромную помощь оказала мне в этой поездке моя жена Людмила, взяв весь груз материальных забот в семье на свои плечи.

Я так спешил к заветной цели, что первый раз приехал в Ленинград весной, когда Ладога была ещё покрыта толстым слоем льда. Я, стоя у края замёрзшего озера и глядя в сверкающую от снега бесконечную даль, мечтал о Валааме, но не мог, даже в мечтах, представить себе его суровую и жестокую реальность.

***

— Долго ли, коротко, — наступило тёплое время, и я опять поехал в Ленинград. Добрался до речного вокзала. Я уже знал, что на Валааме оставаться нельзя, и, чтобы не вызывать подозрений, взял билет туда и обратно.

И, наконец, 1 июня 1974 года сошёл с трапа роскошного круизного теплохода, привёзшего компанию весёлых туристов, помахал рукой капитану и сказал, что остаюсь на острове. Потом взвалил рюкзак на плечи и с планшетом в руке пошёл сырой лесной тропинкой к интернату.

Пришёл в дирекцию. От Союза художников мне дали просьбу к директору дома-интерната, чтобы он меня приютил: дал место для ночлега и обеспечил питанием в столовой. И меня поселили в бывшей келье. Директор Иван Иванович Королёв прошёл со мной по комнатам и коридорам монастырской гостиницы, в которой жили инвалиды на первом, втором и третьем этажах.

***

— От центрального монастыря шла дорога. И вдоль неё на левой стороне расположилось большое кладбище. Стояли удивительные часовни, возвышались кресты из розового мрамора, из красного, из чёрного, из белого мрамора.

А на дороге валялся длинный холст, на котором изображалось распятие с ликом Христа. Куда-то его тащили, бедного Христа, и бросили посреди дороги. Тут дождь лил, ветер его трепал, он весь извивался, этот холст, – так там обращались с последними остатками христианского убранства. И это ужасало.

Но я приехал смотреть не на это, хотя и не видеть этого было невозможно. Я хотел поскорее увидеть инвалидов войны.

***

— Я сразу пошёл рисовать. Пришёл в первую большую палату, которую мне показал директор. Иду по палате, с двух сторон стоят койки, проход, опять койки. С правой стороны расположены окна, дальше глухая стена, а тут двери. И лежат эти инвалиды. Тишина, тихо.

А за окном лето в разгаре, начало июня. Окна открыты, сирень цветёт, солнце пробивается. Я иду, иду, до конца почти дошёл. Вижу — сидит в кровати молодой мужчина, совсем-совсем молодой. Он опёрся на столик, который перед ним, подушки тут у него. А голова — я смотрю — пробита пулей навылет. И не то что маленькое какое-то отверстие, а как бы насквозь пробит череп, то есть зияли две дыры, затянутые кожей. И с этими двумя отверстиями на самом видном месте он жил.

***

Звали его Саша Подосёнов. Вскоре пришла какая-то женщина и села рядом. Это оказалась его мать, которая приехала из Сортавала на «омике», она жила там недалеко в деревне. Я спросил Сашу:

— Можно я тебя дня три порисую?

Он отвечает:

— Пожалуйста, рисуйте, я всё равно никуда не тороплюсь. Я вот так сижу целый день, а потом меня мать укладывает на подушку, и я ночь сплю. А днём опять сижу.

Я поставил планшет и начал его рисовать.

Это был мой первый портрет инвалида войны.

(продолжение следует)

---

Примечания:

[1] — Максим Горький. «Легенда о Марко».

[2] — Академик АХ СССР Е. А. Кибрик (1906–1978): график, иллюстратор, живописец и педагог. Народный художник СССР (1967).

Источники:

1. Сайт памяти художника Геннадия Доброва

2. Геннадий Добров. «Автографы войны. Остров Валаам». Газета «Московский художник» за 8 мая 1989 г.

3. «Ночные летописи Геннадия Доброва». М. «У Никитских ворот». 2016.