Архимандрит Пимен (Гаврилов; 1828–1910)

"Великий ум, светило обители" — так называли во 2-й половине XIX века на Валааме иеромонаха Пимена, автора первого исторического описания "Валаамский монастырь и его подвижники", скончавшегося на Коневце 3 января (21 декабря 1910 г. по  ст.ст.) — ровно 110 лет назад.
Трудами братии монастыря  3 780

Ещё в середине XIX века стараниями Валаамской братии вышло в свет первое историческое описание обители — «Валаамский монастырь» (СПб., 1864), неоднократно впоследствии переизданное — и дополнявшееся материалами вплоть до начала XXI-го века.

До недавнего времени не было известно имя автора первой книги, послужившей настоящим основанием для последующих. Традиция общежительного монастыря не предполагает особого выделения кого-либо из братии.

Хорошо известна анонимность древнерусской, в значительной степени монастырской, культуры. Лишь немногие имена мастеров и книжников Древней Руси дошли до нас, поскольку любое дело воспринимается в церковном сознании как один из путей к Богообщению и спасению души, — а не к прославлению личности художника-творца.

Эту традицию Валаамский монастырь поддерживал и в начале ХХ-го столетия. Поэтому не удивительно, что все значимые достижения в обители характеризовались как «труды Валаамской братии» и оставались анонимными. То же самое можно сказать и о книге «Валаамский монастырь», подготовленной в 1864 г. по рекомендации митрополита Новгородского и Санкт-Петербургского Исидора1.

Теперь появилась возможность назвать имя валаамского инока, внесшего основной вклад в создание истории обители, — это архимандрит (в то время иеромонах. – Прим. ред.) Пимен (Гаврилов).

Имя его указано на рукописи, хранящейся в архиве Ново-Валаамского монастыря. Авторство подтверждается и рядом косвенных данных.

ИЗ ЖИЗНЕОПИСАНИЯ АРХИМАНДРИТА ПИМЕНА

Отец Пимен, в мiру Пётр Васильевич Гаврилов, происходил из дворянского рода. Родился он 30 мая 1828 г. в Санкт-Петербурге, закончил 2-ю гимназию, затем первый курс «филологических наук» в университете, из которого был уволен по прошению 14 мая 1850 г.

Мiрская жизнь не привлекала молодого человека, и 7 июня 1852 г. он поступил в Валаамский монастырь в возрасте 24-х лет.

Через год, 17 октября 1853 г., определён послушником, а ещё через год сподобился иноческого пострига. В монашество пострижен 21 декабря 1858 г., 27 апреля 1860 г. был возведён в диаконский сан, а 28 августа 1861 г. — в священнический2.

Сравнительно короткий для Валаама путь от послушничества до рукоположения отца Пимена свидетельствовал о его благочестии, грамотности и полезности трудов для обители.

***

Отец Пимен отличался широкими познаниями: свободно читал и переводил с пяти языков; кроме истории Валаамской обители, изучал историю Священного Писания3, составил описи церковного и ризничего имущества, библиотеки монастыря, за что по ходатайству своего духовного наставника, настоятеля Валаамского монастыря игумена Дамаскина (Кононова), 18 октября 1867 г. был награждён набедренником.

На протяжении почти 27 лет отец Пимен занимался хлопотным делом письмоводства в огромной обители. Он состоял письмоводителем многих монастырских строительных комиссий: по сооружению странноприимного дома (1856), келейного корпуса на Никольском скиту (1858), водопроводного дома (1860), работно-конюшенного дома (1867) и др.

По представлению отца Дамаскина 31 октября 1877 г. его включили в состав временного управления Валаамским монастырём, а 5 декабря того же года, «по вниманию к долговременной полезной службе и примерном поведении» утвердили в должности ризничего.

«ВЕЛИКИЙ УМ, СВЕТИЛО ОБИТЕЛИ»

Отца Пимена на Валааме называли «великим умом, светилом обители». Личным примером и своими трудами он помогал понять, что монашеская жизнь — «свет всякому человеку». Наибольшую известность он снискал как автор аскетических трудов, замечательный представитель как традиционного, так и «учёного» монашества.

«За примерную монашескую жизнь, полное усердие к должности и написание нескольких исторических сочинений в защиту монашества» 3 апреля 1876 г. иеромонах Пимен был награждён золотым крестом от Синода.

***

Будучи едва ли не самым образованным насельником Валаама, отец Пимен посвятил свои труды истории, разъяснению смысла монашества, защите его от нападок либеральной прессы.

В эпоху, когда было утрачено понимание смысла иноческой жизни, отцу Пимену приходилось выступать с полемическими публикациями, названия которых говорят сами за себя: «Слово любви Н. А. Благовещенскому, автору книги “Афон. Путевые впечатления”» (СПб., 1864; переиздания: СПб., 1866, 1869, М., 1895, 1899); «В защиту монашества. Опыт ответа на книгу “Опыт исследования о доходах и имуществе наших монастырей”» (СПб., 1876).

Особенно известны стали составленные им «Три слова о монашестве» (сборник высказываний святых отцов об иночестве. – Прим. ред.), которые только при жизни отца Пимена издавались 5 раз: в Санкт-Петербурге в 1867, 1888, 1893 гг. и в Москве в 1899 и 1902 гг.; «Слово о Валаамском монастыре» (петербургские издания 1871, 1875, 1880, 1888 гг.) и жизнеописания Валаамских подвижников («Валаамские подвижники. Биографический очерк с критическим взглядом на реформаторов Лютера и Кальвина»).

***

Иеросхимонах Антипа Валаамский (+1882)
Иеросхимонах Антипа Валаамский (+1882)
По благословению игумена Дамаскина он подготовил издания «Валаамские подвижники» (СПб., 1872; 2-е изд.: СПб., 1891, подписано: «Валаамскiй Iеромонахъ») и «Замечательная жизнь иеросхимонаха Антипы» (издания 1883, 1885, 1890 и 1893 гг.).

До нас дошёл рассказ самого отца Пимена о том, как он готовил эту книгу.

В 1881 г., на второй день Рождества Христова, он попросил благословения старца Антипы «написать его жизнь».

«Тяжела показалась смиренному старцу моя просьба. "Это не для вас, батюшка”, — сказал я, — "а для прославления имени Божия”. Он согласился. В последние дни его земного странствования, при моих посещениях, он рассказал мне свою жизнь во всех подробностях».

Это повествование отец Пимен дополнил заметками о жизни старца его ученика, схимонаха Антония, и рассказами валаамских насельников.

ОТЕЦ ПИМЕН В «МУЖИЦКОЙ ОБИТЕЛИ»

Можно по-разному относиться к очеркам известного литератора того времени Василия Ивановича Немировича-Данченко (старшего брата основателя Московского Художественного театра. – Прим. ред.), написанным после его посещения Валаама в 1876 г. и составившим книгу «Мужицкая обитель» (сокращённый вариант первого издания 1881 г. под названием «Крестьянское царство». – Прим. ред.). Самодовольные оценки и умозаключения автора, совершенно не понимающего сути монашества, не могут временами не вызывать резкого неприятия у православного читателя.

Но нельзя не признать, что картину внешней жизни Валаамского монастыря второй половины XIX-го века он создал великолепную, очень живую. И даже этот самоуверенный человек, путешественник и будущий военный корреспондент в действующей армии, был покорён отцом Пименом, не смог не попасть под его влияние. Судите сами:


«Вдали показался маленький монашек. Мой о. Авенир чего-то смутился и стал оправляться.

— Кто это?

— Это-с — отец Пимен! Великий ум, светило обители! — заторопился Авенир, полушёпотом сообщая мне о необходимости быть представленным маленькому иеромонаху.

— Они в университете кандидатом кончили4, много книг написали... Истинно подвижническую жизнь ведут. На всех языках могут!

Мы быстро нагнали монашка. Мой о. Авенир сунулся к нему под благословение.

— Вот-с, отец наместник благословили им Назарьевскую пустынь обозреть!

— Спаси Господи! А Вы кто такой?

Я назвал себя.

— Писатель? «Соловки»5 Ваши?

—Да!

— Ну, спаси Господи, как я рад! Позвольте Вас по-братски, — и отец Пимен трижды расцеловался со мною. — Хорошо Вы это надумали — осмотреть наш Валаам. Очень хорошо! Спаси Вас Господи!..

Пустыня Назарьевская по здешним местам — земной рай. Мы вам такую растительность покажем, диву дадитесь... Любимое это место было отца Дамаскина. И ныне, когда его сюда возят, так он духом возвеселяется. Сказать ничего не может, а только глазами...

/…/

Я взошёл на колокольню — точно плывёшь над лесными верхушками. Тёплый ветер дышит в лицо свежестью и ароматом. Не ушёл бы отсюда.

— Не верится, что на севере!

— Погодите, Вы у нас ещё и не то увидите, спаси Господи! Всё это от Назария пошло, а в отце Дамаскине обитель своего Петра Великого обрела. Сейчас пойдем в келью Назарьевскую. Здесь у него пустынька была чудесная. Скудная строением, но местоположением дивно-прелестная. До Назария монастырь был деревянный, он весь из камня его поставил. Где Бог, там и вся благая!

П.И. Балашов. Пустынь игумена Назария. Гравюра середины XIX века.
П.И. Балашов. Пустынь игумена Назария. Гравюра середины XIX века.

Маленький домик, в нём убогая келья. Портрет игумена Назария: изнеможенное лицо с зоркими глазами. Энергический склад губ — работник в каждой черте лица виден. Здесь, в пустыне, он жил на покое, потрудившись достаточно в пользу обители. Ради отдыха он собирал различные окаменелости и минералы оригинального вида, которыми здесь завалена целая стена.

— Некоторые иноки полагают, что это ступня древнего человека! — показал мне отец Пимен на окаменелость, действительно имеющую вид ступни.

Тут же колодезь высечен в скале и обшит гранитом. Крутом принялись и колышутся серебристые тополи.

— Они здесь быстро растут. Точно нарочито для них и место, спаси Господи, уготовано!

/…/

Тихо шли мы назад, любуясь то на живописные рощи, то на скалы, неожиданно громоздившиеся по сторонам...

Меня ведёт за собой о. Пимен, этот живой протест против нынешнего, созидающего пирамиды Хеопсовы, монашества; учёный, умный инок из старого типа подвижников, точно целые века проспавший в земле и проснувшийся для того, чтобы на месте старых пустынь, затерянных по бездорожьям, забытых среди дремучих лесов, увидеть заводы под монастырскими куполами, фабрики, обнесённые иноческими стенами, — вместо прежних отшельников, непрестанно, среди безмолвия окружающей их природы, беседовавших с Богом, застать чернорабочих и мастеров под рясами, механиков под клобуками...

С сожалением он всматривается во всё, что творится вокруг него... Тут, в этом безлюдном лесу, ему дышится легче.

/…/

— Тут, в величайшей глуши, жили пустынники, — грустно рассказывает о. Пимен. — Зимою их заносило снегами. Они слышали только голоса бури да свист метели.

Ну, а заходили пароходы и — подвижничеству конец пришёл. Начали богомольцы соваться в пустыни, и уединения не стало. Многие старцы любопытством мирян соблазнялись, начали превозноситься. От пустынного жития только один грех вышел.

Был выход — скиты поставить и мiрян туда не пускать. Дамаскин и сделал так, последний удар отшельничеству нанёс. Это уж не пустыни — по нескольку человек вместе живут...

/…/

— Без пышности жили тогда старцы... Сколь она нехороша, эта пышность иноческая, нынче... — раздумчиво роняет о. Пимен, окончив молитву над развалившеюся землянкой. Самые брёвна ее кажутся пропитанными слезами, которые здесь, в страшном и вечном одиночестве, лились из тусклых, ослепших глаз каявшихся старцев!..

— Здесь иноческой поэзии больше. Тут, видимо, людям зде пребывающего града не нужно было, они и не созидали его — грядущего искали!

/…/

Какие тут цветы пышные попадаются на пути!.. Не верится — да полно, на севере ли я?.. О. Пимен обошёл один из цветков, чтобы не наступить на него:

— Вот в этом крине сельном более мудрости, чем во всех книжках наших. Цветок, как мудрец, душе глаголет. Он — тоже книга, только смятенному духу закрытая, а пустынножителю ясная и понятная. Сия книга умная. У неё каждый лепесток — страничка!

Он сорвал цветок и, не замечая сам, помял, помял его и, бросив, наконец, этого «великого мудреца» на землю, в раздумье наступил на него, не прочитав.

— Однако ведь земные мудрецы разгадали всё — и состав, и жизнь вашего растущего и благоухающего мудреца-цветка; и не только разгадали, но и поставили его как солдата в шеренгу — на своё место!

— Вашу мудрость, — прервал меня монах, — преподобный Исаак Сириянин называет нагим видением!..

— А что такое нагое видение?

— Да нехорошо... вот что!


Когда я совсем углубился в эту пустыню, таково было влияние зелёного леса — покоя, царствовавшего здесь, в этой тени, тепла и света, скользившего золотыми струями по листьям ив, на мягкие нежные поляны, — что мне самому стало понятно искание уединения и безлюдья. Сюда нужно уходить изверившимся, разбитым судьбою.

— Разумеется, людям, выдержавшим великие несчастья, хорошо было здесь!

— Ну, это ещё не повод к монашескому житию! — заметил о. Пимен.

— Да ведь большая часть... — начал было я.

— Вот видите ли, — у таких особого произволения к иночеству не бывает, — а вступающий с малым произволением в монастырь с первых шагов по подвижническому пути ужасается лютости врага и устремляется в бегство.

/…/

Кандидат университета — убеждённый монах, замечательный ученый — мечтающий о схиме, талантливый писатель — посвящающий себя защите аскетизма… В нём все цельно, выработано, закончено...

В действительности это человек благожелательный, добрый, с чуткой и поэтической душой — несомненно глубокий ум, развитый еще большим научным образованием.

Отец Пимен работал не только в университете, он и в обители не отрывался от книг, которые свободно прочитывает на нескольких языках. Среди невежественного в этом отношении Валаама о. Пимен — явление резко выделяющееся. Невольно задаёшься вопросом: как он не задыхается здесь, как он не ищет другой обители, где бы ему просторнее было работать, где бы среда была более подходящая?..

Предложите ему такой вопрос, и о. Пимен с жаром ответит вам, что лучше Валаама нет обители, что еще только здесь во всей своей чистоте сохранилась жизнь иноческая, что он давно забыл своих родных, и Валаам стал его семьей, его домом, его родиной и будет его могилой...

И Валаам тоже относится к о. Пимену как к своей гордости и славе. Ему не только не мешают работать — напротив, ему дают средства на выписку всевозможных апологетических книг, списков Священного Писания, казуистических трактатов по богословию — и все это, по крайней мере, на пяти языках.

О. Пимен — один из тех иноков, на которых зиждется строгий склад валаамской жизни. Он — его защитник, он его осмысливает и поддерживает всеми мерами.

По приходе в обитель, он прошёл через все послушания, и даже на чёрной работе его держали целый год. О. Дамаскину, видите ли, любопытно было узнать, нет ли в молодом кандидате университета гордыни и строптивости. Всё это о. Пимен совершал с кротостью, примирившей с ним самых невежественных монахов. И о. Никандр недаром говорит о нем:

— Поди-ка другой выдержи такой икзамент! Наш о. Пимен — светильник иночества!

***

Вы его не смутите никаким роковым вопросом. Гибкий ум сейчас же подскажет ему ответ на него, и, хотя этот ответ иногда несколько смахивает на казуистический лад, но, тем не менее, вы видите, что в душе у молодого «старца» всё спокойно и бесповоротно решено.

— Бывало, в обители чья душа смутится, — повествовал тот же о. Никандр, — ну, сейчас к настоятелю: благословите к отцу Пимену в келью сходить... Поговорит смятенный инок с Пименом — ну, и опять сердцем здрав!

А разговор с ним, действительно, высокое наслаждение. Отриньте подкладку его рассуждений, любуйтесь только неожиданными оборотами этой плавной и остроумной речи. Не раз вас изумят поэтические сравнения, вскользь, но художественно наброшенная им картинка. Видно, что о. Пимен не только много передумал, но не менее и прочувствовал.

/…/

Я его застал заваленным книгами. Из-за кресла его кельи совсем и не видно было маленького монаха. При этом, несмотря на чуть ли не пятидесятилетний возраст, лицо — двадцативосьмилетнего молодого человека, ясное, спокойное, с острыми глазками, с умной улыбкой. Маленькая, чуть заметная бородка, светлые волоса, густо падающие назад, оставляя открытым хорошо сформированный лоб.

— А, спаси Господи!.. Благодарю, что зашли! Спаси Вас Бог!

— Я помешал Вам, вы занимались?..

— Да, тут интересная работа, но с живым человеком всё же лучше, чем с книгой!

— Над чем это вы?

— Да вот синайские списки Священного Писания сравниваю... Над Тишендорфом4 вожусь!

Перед отцом Пименом разбросаны рукописи и фолианты на пяти языках. Маленький старец, погрузившийся перед тем в целый океан учености, кажется в эту минуту вынырнувшим и, с удивлением, озирающимся на весь Божiй мир. Ещё бы городом, суетой запахло тут, среди всех этих синайских вершин, горящих купин, поэтических чудес древнего Египта!..

/.../

Валаамские монахи смотрят на каждого своего товарища как на живую силу, обязанную приносить им известную долю пользы. Так и отца Пимена они не могли оставить в покое. Он у них письмоводителем. На его руках контора и вся переписка, и притом переписка большая, потому что её приходится вести и с Синодом, и с митрополитом, и с консисториями, и с ландсманами якимваарским и сердобольским, и с центральными учреждениями Финляндского княжества5. О. Пимен поэтому стал и юристом.

Короче сказать, если самая обитель может быть сравнена с громадным, на сорока островах разбросавшимся, непрестанно работающим организмом, то мозг этого организма заключён в двух небольших кельях — о. Пимена да о. Афанасия.

Я уже говорил, что беседа с о. Пименом в высшей степени приятна. Он удивительно отзывчив, и каждая ваша мысль, сказанная вскользь, в нем не пропадает, а напротив, вызовет соответствующее и всегда яркое представление.

Говоря с вами, он при случае схватывает подходящую немецкую или французскую книгу, читает вам из неё с листа по-русски целые страницы, причем вы вовсе не замечаете натуги, дубоватости перевода. Напротив, если возможно так выразиться, эта импровизация передачи с другого языка является изящной, легкой, образной. Во время этого он наталкивается на какое-либо интересное примечание, и перед вами уже другая книга, на ином языке...

/…/

Я пробовал о. Пимену рассказывать о «суетном мiре», как говорят тут; слушает он с величайшим вниманием. Вы видите, что всё это его интересует живо, но как монаха, который замечает во всем только подтверждение своих аскетических идей или материал для поучения. Иного — нервного, манящего, завлекающего влияния они на него не производили.

Видно было опять-таки, что этот человек весь, до конца ногтей своих, выработался вполне... Из него должен быть превосходный проповедник, не из тех, что вместе с вами плачут вашими слезами, делят вашу скорбь, — нет, этот иного сорта. Со своей кафедры он будет говорить, как с Синайской вершины: и люди, и их страсти, и их муки будут ему казаться мелкими; мысль и воображение его станут витать в безграничном просторе чистого неба.

/…/

Отец Пимен — ярый защитник древнего иночества. В нём воскресает старый Валаам, с его молчальниками, схимонахами, пустынниками, затворниками, прорицателями и юродствующими, древний Валаам бревенчатых срубов, келий, затерянных по бездорожью в глуши лесной, диких пещер, где в черной тьме вместе со змеями жили отшельники, — Валаам обледенелых уступов, по которым, поддерживаемые ангельскими крылами, черноризцы сходили вниз за водою...»6

НАСТОЯТЕЛЬ КОНЕВСКОГО МОНАСТЫРЯ

В 1883 г. отец Пимен «правил должность наместника, состоял членом управления Валаамского монастыря».

7 мая 1884 г. указом Духовной консистории он был назначен настоятелем ближайшего к Валаамскому Рождество-Богородицкого Коневского монастыря7, 27 мая 1884 г. — возведён в сан архимандрита с награждением палицей.

Будучи настоятелем на Коневце, отец Пимен предпринял меры для наведения порядка, к тому времени пошатнувшегося в обители. Следствием этого было даже покушение на него со стороны разжалованного послушника в 1888 г. После полученного ножевого ранения отец Пимен отказался от госпитализации и продолжил свое служение.

Настоятель отец Пимен с братией Коневского монастыря. Фото конца XIX века.
Настоятель отец Пимен с братией Коневского монастыря. Фото конца XIX века.

12 июня 1893 г. торжественно праздновалось 500-летие Коневского монастыря, на которое собралось до 2 000 богомольцев. Отец Пимен сослужил архиепископу Финляндскому и Выборгскому Антонию8. При нём на Коневце возросло число монастырской братии — до 200 человек.

Отец Пимен продолжал и прежние своих занятия: он составил наиболее подробное описание Коневского монастыря (вышло тремя изданиями: Рождественский Коневский монастырь. СПб., 1886; Богородице-Рождественский Коневский монастырь. СПб., 1892 и 1899).

ПАФНУТИЕВО-БОРОВСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Пафнутиево-Боровский монастырь Калужской епархии. Фото начала ХХ века.
Пафнутиево-Боровский монастырь Калужской епархии. Фото начала ХХ века.
24 апреля 1895 г. отец Пимен был определён настоятелем первоклассного Пафнутиево-Боровского монастыря Калужской епархии и приступил к новому служению 30 мая 1895 г.

В этот период им был составлен житийный очерк «Преподобный Пафнутий, Боровский чудотворец» (М., 1899; изд. 2-е: М., 1901), а также брошюра «Святой равноапостольный великий царь Константин (исторический очерк)». (М., 1902, изд. 2-е). Написаны они довольно сухо и не сопровождаются какими-либо нравоучениями, характерными для отца Пимена.

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ НА КОНЕВЦЕ

По слабости здоровья определением Синода от 11–20 марта 1903 г. он был уволен за штат и в том же году прибыл на покой в Коневскую обитель.

По возвращении в родную епархию отец Пимен опубликовал в Санкт-Петербурге без изменений очерк о святом Константине (1905).

На Коневце отец Пимен почил в Боге 21 декабря 1910 г. по старому стилю, 3 января 1911 г. по новому. Похоронен в Никольской церкви рядом с другими отцами и братьями.

В советское время в церкви располагался завод, — место захоронения было забыто и в настоящее время утрачено.


Настоятель Коневского монастыря архимандрит Пимен (Гаврилов). Фото конца XIX века
Настоятель Коневского монастыря архимандрит Пимен (Гаврилов). Фото конца XIX века


Фотографии предоставлены музеем
Рождество-Богородичного Коневского монастыря


Примечания:

[1] Митрополит Исидор (Иаков Сергеевич Никольский, 1799– 1892) — один из крупнейших церковных деятелей XIX в., дольше всех управлявший столичной кафедрой. В 1834 г. хиротонисан в епископа Дмитровского, викария Московской епархии. Занимал последовательно Полоцкую, Могилевскую, Грузинскую, Киевскую кафедры.

С 1 июля 1860 г. — митрополит Новгородский, С.-Петербургский, Эстляндский и Финляндский. Почетный член всех четырех Духовных академий России, Русского географического общества, Археологического общества, Московского университета и Академии наук, Медицинской академии; главный попечитель и председатель совета Императорского человеколюбивого общества.

Первым из русских архиереев достигнул 50-летия служения в епископском сане. Устроитель духовных учебных и благотворительных заведений.

[2] Формулярная ведомость братии монастыря за 1883 г. Архив Ново-Валаамского монастыря. Ва:46.

[3] Свидетельство тому — его труд «В каком виде сохранилось Священное Писание Ветхого и Нового Завета до наших дней» (СПб., 1879; 1893).

[4] Тишендорф Константин (1815–1874) — немецкий лютеранский богослов, автор научных трудов и критических исследований, связанных с греческими текстами Ветхого и Нового Завета, апокрифами; публикатор одного из древнейших списков Библии — Синайского кодекса, который он привез в Россию из монастыря св. Екатерины на Синае.

[5] Ландсман (нем.) — здесь: местный чиновник. После присоединения Финляндии в 1809 г. к Российской империи была сохранена существовавшая конституция и система управления: сейм — сословный парламент, ландраты — окружные местные советы и т.д.

[6] Немирович-Данченко Вас. Ив. Крестьянское царство (Очерки и впечатления поездки на Валаам) // Русская мысль. 1881. Кн. 1. С. 166–226; Кн. 2. С. 58–105. Отдельное издание: Крестьянское царство: В 2 т. СПб., 1882. Позже появился сокращенный вариант книги под названием «Мужицкая обитель» (СПб., 1911).

[7] Коневский Рождество-Богородицкий монастырь основан в 1393 г. преподобным Арсением (+1447 г.), принесшим с Афона чудотворный Голубицкий образ Божией Матери, впоследствии названный Коневским (ныне в соборе Ново-Валаамского монастыря, Финляндия). Монастырь неоднократно разорялся шведами, возобновлен в 1718 г. При строителе иеромонахе Адриане (Блинском) являлся местом подвигов старцев-отшельников — преподобных Зосимы и Василиска. Наряду с главной усадьбой, где расположен собор Рождества Богородицы, Никольская и Арсениевская церкви, имеет Казанский и Коневский скиты. Неоднократно управлялся выходцами с Валаама, с которым был наиболее тесно связан. Действовал до 1940 г., возобновлен с 1991 г. Главная святыня — мощи преподобного Арсения. См.: Берташ А. В., Арсений, иеромонах. Шесть столетий Рождество-Богородичного Коневского монастыря. Коневский монастырь; СПб., 1993 (на финском яз.: Konevitsa luostari. Helsinki. [1993).

[8] Владыка Антоний (в мiру Александр Васильевич Вадковский, 1846–1912) родился в семье сельского священника Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Выпускник и преподаватель Казанской Духовной академии, в 1883 г., после кончины жены и двоих детей, он принял монашество и священный сан. С 1885 г. — инспектор и профессор С.-Петербургской Духовной Академии. 3 мая 1887 г. хиротонисан во епископа Выборгского, викария Санкт-Петербургской епархии, и назначен ректором Духовной Академии. 24 октября 1892 г. стал первым архиереем новоучрежденной Финляндской и Выборгской епархии, в ведение которой перешли Валаамский и Коневский монастыри. С 25 декабря 1898 г. до своей кончины — митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. Выдающийся богослов, проповедник, почетный член Академии наук, доктор Оксфордского и Кембриджского университетов. Погребен на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры. См.: Высокопреосвященнейший Антоний, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский // Церковный Вестник. 1908. № 51–52.

Фото

Рекомендуем

Собор Валаамских святых
Собор Валаамских святых

26 января 2015 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл (Резолюция Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла относительно утверждения Собора Валаамских святых № ПК-01/151 от 30.01.2015 г.: лист 1, лист 2) благословил празднование Собора Валаамских святых в первое воскресенье после Преображения Господня (6/19 августа).

15160

Приложение «Валаам»

Пожертвования
Трудничество

Фото

Другие фото

Видео

Другие видео

Погода на Валааме

+6°
сегодня в 14:53
Ветер
6.3 м/с, ВЮВ
Осадки
1.6 мм
Давление
754.4 мм рт. ст.
Влажность
79%