Прозорливый

Когда я был студентом Петроградской Духовной академии, на втором курсе, группа товарищей решила посетить известный Валаамский монастырь на Ладожском озере. Среди них был и я. Очень много любопытного и поучительного увидел я там. Но самое значительное – это был отец Никита.

О нем говорили как о святом, а с этим словом у меня соединялось всегда (хотя это и не связано непременно) представление и о прозорливости. Без особой нужды, пожалуй, больше из хорошего любопытства, я и мой друг Саша Ч. попросили отца игумена монастыря – без разрешения которого ничего не делается в обители – посетить отца Никиту.

До Предтеченского острова нужно было плыть проливами, отделяющими группу островов, носящих общее имя Валаам; но в монастыре дано каждому островку свое имя. Отец Никита жил на «Предтече», то есть на островке, где был скит с храмом в честь святого Иоанна Предтечи. Этот скит считался одним из самых строгих и постнических: там скоромного не ели никогда; и только, кажется, на Рождество и Пасху давалось молоко немногочисленным насельникам скита. А в посты и все среды и пятницы – а может быть, даже и понедельники – не употребляли даже и постного масла.

Никогда не пускались туда женщины; но даже и мужчинам-богомольцам очень редко удавалось посетить «Предтечу»: не хотело начальство беспокоить безмолвие старцев-молитвенников; да и добраться туда не легко было: нужна была лодка, гребец, а люди в монастыре нужны для своих дел.

Но нам, как студентам-"академикам», сделано было исключение: везти нас поручено было брату Константину, бывшему офицеру. Этому брату было тогда уже около 50–55 лет. И такой солидный монах должен был везти нас, почти еще мальчиков; но в монастыре все делается «за послушание», и потому хорошему иноку и в голову не приходит смущаться подобными странностями. А скоро и мы освоились, узнав добродушие брата Константина. Дорогою мы немного помогали ему грести.

Другой монах, проводник, посланный познакомить нас с отцом Никитою, был отец Зоровавель. Способный строитель монастырской жизни. Хоть он происходил из крестьян, но относился к монаху-офицеру с властностью, – впрочем, спокойною: отец Зоровавель был уже в сане иеромонаха и занимал начальственные должности в монастыре.

Тронулись мы по тихим проливам, среди гор и лесов, к нашей цели без волнения, скорее – как туристы, «посмотреть святого». Светило июньское теплое солнце, по небу плыли редкие белые облака. Мы благодушно перебрасывались с монахами своими впечатлениями И незаметно доплыли до «Предтечи».

А нужно отметить, что и я, и Саша были одеты не в свои студенческие тужурки с голубыми кантами и посеребренными пуговицами, а в монастырские подрясники, подпоясанные кожаными широкими поясами, на голову нам дали остроконечные скуфьи, в руки – четки, даже на ноги дали большие монастырские сапоги, называвшиеся «бахилами». Короче, мы, с благословения отца игумена, были одеты, как рядовые новоначальные послушники. Это нужно будет дальше в рассказе. Но это совсем не означало того, что мы собирались идти в монахи, просто нам было приятно нарядиться оригинально, по-монашески. Это иногда делали раньше нас и другие студенты, коих обычно «баловали» в монастыре.

Оставив отца Константина в лодке, мы втроем отправились к отцу Никите.

Через несколько минут я увижу «святого». Сначала мы заглянули около берега в крошечный «черный» домик, обитый черным толем, принадлежавший послушнику, тоже офицеру, и тоже Константину, – но молодому. В то время он был на Японской войне, где и окончил дни своей жизни. Сердце человеческое – тайна великая. И разными путями Бог ведет души...

Затем направились и выше по острову к домику отца Никиты.

Монахи скита – их было немного, кажется, едва ли даже десять, а может быть, и меньше, – жили в отдельных домиках, разбросанных там и сям по небольшому высокому островку – «на вер-жение камня», – то есть на такое расстояние, что можно было добросить камень от одной келий до другой. Почему это – я и сам не знаю. Думается, чтобы не было близко от монаха до монаха, дабы не ходили по «соседству» для разговоров, но, с другой стороны, чтобы жили все же общинной жизнью, вместе.

Домики были деревянные: сосновый лес свой, плотники свои. Дошли мы до домика отца Никиты. Вижу, к дверям его приставлена палка. Разумеется, запора нет.

– У дверей палка: значит, батюшки нет дома, – пояснил нам отец Зоровавель, отлично знающий самые последние мелочи в монастырском обиходе.

– Где же он? – спросил я в недоумении. Неужели я его не увижу?

– Где-нибудь тут, – спокойно ответил отец Зоровавель. – Поищем.

И тут я заметил уже странную для меня черточку в голосе проводника: мы пришли к «святому», а он разговаривает о нем совсем просто, как о рядовом человеке; я уже начал ощущать в душе трепетное беспокойство пред встречей с Божьим угодником, а он благодушно, по-видимому, не видит в нем ничего особенного.

Мы начали искать. Пошли к берегу.

– Не моет ли он белье себе? – высказал предположение отец проводник. И потому пошел к тому месту, где обычно монахи стирали свое незатейливое одеяние.

И действительно, отец Зоровавель усмотрел сверху отца Никиту за этим занятием. Увидел его и я. В белом «балахончике», то есть коротком летнем рабочем подряснике, какие примерно надевают доктора на приемах клиентов, но только на Валааме они были из грубого и крепкого самотканого крестьянского полотна, «ряднины» или холста.

Но лица его я не мог разглядеть: слишком низко был берег.

И лишь тут я вполне пришел к сознанию: сейчас я увижу «свя-то-го»! Бывшая беспечность исчезла совсем, и ее заменил страх. Отчего? – я не успел еще разобраться, как мой спутник отец Зоровавель (про Сашу я точно забыл) шутливо и громко закричал вниз:

– Отец Никита-а! К тебе го-ости пришли!

Я очень растерялся: что за общение со святыми? Мы привыкли читать их дивные жития, удивляться подвигам, молиться благоговейно пред их иконами, на коих они изображены большей частью строгими или, по крайней мере, внутренне сосредоточенными. И вдруг так запросто: «Гости пришли!» Желая исправить такую недостойную, как мне показалось, ошибку отца проводника, я тотчас же после его слов громко закричал вниз:

– Батюшка! Мы лучше туда к вам сойдем!

А в это время промелькнула мысль, еще более испугавшая меня: вот сейчас увидит он мою душу, да начнет обличать мои грехи.

И представился мне отец Никита со строгими пронизывающими очами, глядящими исподлобья, с нависшими на них густыми бровями, сходящимися у глубоких складок над переносицей.

И зачем мы поехали? Для любопытства? Вот за это-то «они» особенно строго относятся.

Вспомнился случай: пришел один такой любопытный к отцу Иоанну Кронштадтскому «поболтать»; а тот увидел это и велел прислуге вынести посетителю стакан воды и ложку да прибавить:

– Батюшка приказал вам поболтать⁴⁴.» Сб. «К свету». Вып.14. Старец Алексий и Зосимова пустынь. С.73; Жизнеописание старицы Спасо-Бородинского монастыря схимонахини Рахили. М.,1994. С.175.. Тот не знал, куда и деться...

Но каково же было мое приятное разочарование, когда я услышал снизу тихий, но довольно ясный ответ:

– Нет, нет! Я сам поднимусь.

Но не в словах лишь дело, а главное – в голосе: он был замечательно ласков и кроток.

И у меня сразу отлегло от сердца: ну, если такой приятный голос, то несомненно и сам отец Никита хороший, добрый... Обличать, должно быть, не станет? И, должно быть, и вид у него такой же ласковый, как голос... Сейчас увижу...

А отец Никита неторопливо надевал внизу верхнюю черную рясу и, оставив свое дело, стал тихо подниматься по ступенькам лестницы вверх.

Мы молчали в ожидании.

Вот он уже близко. «Да, – думаю, – лицо у него, кажется, тоже доброе!» Поднялся к нам. Отец Зоровавель, улыбаясь, весело поздоровался с ним взаимным «поцелуем» в руку и объяснил, что мы – студенты и пришли к нему за благословением и для беседы, с разрешения отца игумена.

Я впился в него глазами.

Какой же он добрый, – сразу увидел я; и ни густых бровей, ни строгих морщин. Морщины, впрочем, есть, но не между бровями, а около внешних углов очей, и как-то так улеглись, что от них получается двойное впечатление:

– и кроткой грусти,

– и тихой улыбки.

Да, он обличать не будет. Мы подошли под благословение к нему и поцеловали у него руку. Все вышло как-то необыкновенно просто. Но вместе с тем я увидел действительно святого. И понятен мне стал тон отца Зоровавеля: святые были удивительно кротки и просты.

И всякий страх исчез из моей души.

– Батюшка, скажите нам что-либо на спасение души! – начал я обычным приемом.

– Что же мне вам сказать. Ведь я простой, а вы – ученые.

– Ну, какая же наша ученость? – возражаю я. – Да если что и выучили, то лишь по книгам, а вы – по опыту прошли духовную жизнь.

Но отец Никита не сразу сдавался:

– Так-то оно так, да все же я необразованный. Я – еще из крепостных крестьян: лакеем был у своих господ. Хорошие были люди, добрые: отпустили меня на свободу, а я и ушел в монастырь сюда. Вот и живу понемногу.

Но мы продолжали его просить. Тогда он, так же просто, как отказывался, стал говорить:

– Что же? Скорби терпите, скорби терпите! Без терпения нет спасения!

И понемногу начал говорить о разных вещах; но, к моему сожалению, я не записал тогда, а теперь не все помню.

Потом пригласил нас обоих сесть на соседнюю скамеечку, над берегом: кажется, я сидел от него направо, а Саша налево. Отец Зоровавель, должно быть, стоял, спокойно слушая беседу и ласково глядя на батюшку. Не помню, сколько уже прошло времени. На душе было так тихо и отрадно, что я точно в теплом воздухе летал... Затем разговор прервался; и вдруг отец Никита берет меня под левую руку и говорит совершенно твердо, несомненно, следующие поразившие меня слова:

– Владыка Иоанн (мое имя было – Иван)! Пойдемте, я вас буду угощать.

Точно огня влили мне внутрь сердца эти слова... Я широко раскрыл глаза, но произнести ничего не мог от страшного напряжения.

Тут я припомню, что мы оба были одеты по-монашески; и это могло дать отцу Никите основание думать, что я приму иночество, и, возможно, дойду и до епископского сана, как и другие ученые-монахи. Но вот Саша был одет так же, как и я! А о монашестве за все время беседы ни он, ни я не сделали ни малейшего намека; да и не думали еще тогда о том... Впрочем, я-то думал раньше, но в тайниках души лишь; и никому не говорил своих дум... И на этот раз не осмелился говорить: пред святым особенно стыдно было бы говорить об этом: иначе выходило бы, что вот он – монах, и я – буду «тоже» монахом, «как и он». А это было бы и неприличием, и дерзостью – думать о себе наряду с ним, святым...

И Саша ни слова не говорил...

И вдруг такие – потрясшие меня – слова! А Саше – ничего... Как есть ничего, ни одного слова. Поддерживаемый под руку отцом Никитою, – как обычно «водят под руки» и настоящих архиереев, – я, почти без мысли, повиновался и пошел рядом. А Саша, не получив ничего, пошел за нами вслед с отцом Зоровавелем.

В особом домике, где помещалась общая трапезная, отец Никита усадил всех нас. Сюда пришел «хозяин» скита, отец Иаков, из карел, тихий, кроткий, но с постоянною улыбочкою и веселым лицом. Нам подали чаю с сухими кренделями, их называют еще «баранками». А перед этим принесли соленых огурцов с черным хлебом. В этом и состояло все угощение. Но на «Предтече» другого лучшего и не было: нам дали все, что могли. Да и не в пище же – человек!

После угощения я, пораженный пророчеством батюшки, захотел уже подробнее и наедине поговорить о монашестве. А может быть, батюшка меня сам повел. И мы, гуляя тихо по острову, продолжили беседу.

– Батюшка! Боюсь, монашество мне трудно будет нести в миру.

– Ну, что же? Не смущайтесь. Только не унывайте никогда. Мы ведь не Ангелы. (И еще мне было сказано нечто ободрительное... Умолчу.)

– Да, вам здесь в скиту хорошо; а каково в миру?

– Это – правда, правда! Вот нас никто почти и не посещает. А зимою занесет нас снегом: никого не видим. Но вы – нужны миру! – твердо и решительно докончил батюшка. – Не смущайтесь: Бог даст сил. Вы – нужны там.

Но я продолжал возражать:

– А вот один человек дал мне понять, что мне нельзя идти в монахи.

Вдруг батюшка точно даже разгневался, что так странно было для его кроткого и тихого облика, – и спросил строго:

– Кто такой? – и, не дожидаясь далее моего ответа, с ударением сказал мне очень многозначительные слова; но я их боюсь передать неточно, а приблизительно смысл был таков – «Как он смеет? Да кто он такой, чтобы говорить против воли Божией?»

И отец Никита продолжал говорить мне прочее утешительное.

Мы еще провели в скиту ночь и часть другого дня... После уехали. Батюшка прощался с нами и со мною – опять просто: точно ничего и не было сказано мне особого. И я тоже успокоился.

Прошло лет пять после того. Отец Никита скончался. Составитель его жития, как-то узнав о предсказании его, попросил меня дать материал. Я тогда уже был иеромонахом и жил в архиерейском доме архиепископа Финляндского Сергия секретарем и «очередным»⁴⁵.

Я с радостью написал; но только скрыл, что батюшка предсказал мне об архиерействе: иеромонаху неловко было писать об этом. Еще прошло после того девять лет, – а со времени прозорливой беседы четырнадцать, – и я, грешник, был хиротонисан во епископа в Симферополе⁴⁶.

А что же случилось с Сашей? Он женился. И женился не по чистой совести: два брата, они полюбили двух родных сестер; но так как законы наши запрещают такие браки, то они сговорились обвенчаться одновременно, в разных лишь церквах. Но все же пред Богом это был обман...

Видно, и это прозревал батюшка, потому и оставил его на Валааме сидеть на скамеечке без ответа; а меня повел «угощать».

После мне еще раз пришлось быть на «Предтече». В домике отца Никиты жил его ученик и преемник по старчеству – отец Пионий⁴⁷. Тоже тихий и кроткий.

Я у него попросил что-либо на память о батюшке Отец Пионий снял бумажную иконочку святых равноапостольных Кирилла и Мефодия и благословил меня ею от имени отца Никиты.

А Саша – Александр М. Ч. – пошел по педагогической службе. После был он года три в ссылке.

Кстати – о греховности. Ныне лишь я прочитал такой утешительный случай из жизни преподобного Серафима. Перепишу его целиком – в ободрение и утешение нам...

«Надежда Федоровна Островская рассказывала, какое совершенно неожиданное для себя предсказание получил ее брат от дивного прозорливца, отца Серафима: «Родной мой брат, подполковник В.Ф. Островский, часто гостил в Нижнем Новгороде у родной нашей тетки, кн. Грузинской, которая имела большую веру в отца Серафима. Однажды по какому-то случаю она послала его в Саровскую пустынь к этому прозорливому старцу. Отец Серафим принял моего брата очень милостиво и, между прочими добрыми наставлениями, вдруг сказал ему:

– Ах, брат Владимир, какой же ты будешь пьяница!

Эти слова чрезвычайно огорчили и опечалили брата. Он награжден был от Бога многими прекрасными талантами и употреблял их всегда во славу Божию; к отцу Серафиму имел глубокую преданность, а к подчиненным был как нежный отец. Поэтому он считал себя весьма далеким от такого наименования, неприличного его званию и образу жизни.

Прозорливый старец, увидев его смущение, сказал ему еще:

– Впрочем, ты не смущайся и не будь печален: Господь попускает иногда усердным к Нему людям впадать в такие ужасные пороки; и это для того, чтобы они не впали еще в больший грех – высокоумие. Искушение твое пройдет, по милости Божией; и ты смиренно будешь проводить остальные дни своей жизни; только не забывай своего греха.

Дивное предсказание старца Божия действительно сбылось потом на самом деле. Вследствие разных дурных обстоятельств брат мой впал в эту несчастную страсть – пьянство, и, к общему прискорбию родных своих, провел несколько лет в этом жалком состоянии. Но наконец, за молитвы отца Серафима, был помилован Господом: не только оставил прежний свой порок, но и весь образ своей жизни изменил совершенно, стараясь жить по заповедям евангельским, как прилично христианину» (Житие Сост. Левицкий. М., 1905. С.249–250).

* * *

Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох. М., 1994. С.127–128.

Митрополит Вениамин (Федченков). Письма о монашестве. Машинопись. Саратов. 1956. С.3.

Валаам Христовой Руси. М., 2000. С.6.

До революции возле Калашниковской пристани находилось подворье Валаамского монастыря.

Коневец – остров в северо-западной части Ладожского озера. На острове расположен Коневский (Коневецкий) Богородице-Рождественский монастырь, основанный в XIV веке.

Преподобный Арсений Конецкий (†1447, память 12/25 июня) – уроженец Великого Новгорода, постриженик Лисичьего монастыря, в стенах которого подвизался 11 лет, а затем отправился на Святую Гору Афон. Вернувшись на родину в 1393 году, преподобный Арсений пять лет прожил в уединении на острове Коневец, а затем основал там общежительный монастырь, постройки которого пострадали в 1421 году в результате разлива озера, что заставило преподобного перенести обитель на её нынешнее место.

В XVI-XVII веках монастырь разоряли шведы. При Петре I обитель была восстановлена и до 1760 года считалась приписной к Новгородскому Деревяницкому монастырю, а затем была сделана самостоятельной. После революции Коневец отошёл к Финляндии, и монастырь продолжал своё существование до советско-финской войны 1939–1940 годов.

Бахметев Николай Иванович (1801 –1891) – генерал-майор, директор Придворной певческой капеллы (1861–1883) – светский музыкант-любитель, церковный композитор. Пение по Бахметеву» – следование «Обиходу простого церковного пения, при Высочайшем Дворе употребляемого». «Обиход» составлен Ф.П.Львовым в 1848 году. В основу гармонизации традиционных напевов положен протестантский хорал. Автором второй редакции «Обихода» был Н.И.Бахметев.

Святогорский Казанский скит при Коневском монастыре был основан в 1796 году строителем обители Адрианом на месте первоначальных подвигов преподобного Арсения Коневского.

Конь-камень, по которому получил своё название остров Коневец, представляет собой валун весом более 750 тонн и напоминает своей формой конский череп. До появления на острове преподобного Арсения Коневского служил местом языческих жертвоприношений. В XIX веке на камне была воздвигнута деревянная часовня.

Коневская икона Божией Матери (празднование 10/23 июля) принесена преподобным Арсением Коневским с Афона. Прославилась многими чудесами. Божия Матерь изображена на иконе с Богомладенцем, Который держит в руках двух птенцов голубя. На обратной стороне образа – «Спас Нерукотворенный».

Плевако Фёдор Никифорович (1842–1908/09) – выдающийся юрист, адвокат, обладавший редким ораторским даром, участник многих политических и уголовных процессов, депутат III Государственной думы от партии октябристов («Союз 17 октября»).

Епископ Ямбургский Сергий (в миру Иван Николаевич Страгородский, 1867–1944). С 1943 – Святейший Патриарх Московский и всея Руси. В 1901–1905 годах – ректор Санкт-Петербургской Духовной академии.

«Царские кельи» получили своё название в память о пребывании в них императоров Александра I (1819) и Александра II (1858).

Послушник – лицо, проходящее предварительное испытание перед принятием пострига. На определенном этапе послушник может получить благословение на ношение подрясника или рясы с клобуком (но без мантии). Существует также пострижение в рясофор (иногда с переменой имени) как некая начальная степень монашества. По новейшей терминологии таковые лица именуются иноками. Постриг в мантию («малая схима») с произнесением монашеских обетов (целомудрия, нестяжания и послушания) – вторая степень монашества. Постриженные в «великую схиму» именуются схимниками. Их жизненный подвиг отличается большей степенью отречения от мира и более высокими требованиями, обязательными к исполнению в молитвенно-аскетической жизни. «Великая схима» – удел немногих монашествующих, достигших высокой степени духовного совершенства.

«Монах Авраамий, из мещан, в монашество пострижен в 1822г., о.Ионафаном; с большой ревностью много лет неутомимо трудился он на кузнечном послушании, не пропуская при том церковной службы; изнуряемое тяжкими трудами тело его не знало никакой отрады. В 1829 году он был послан из обители на остров Ювенсу, отстоящий верст на 15 от г.Сердоболя, для присмотра за рабочими и для поправления инструментов. На том острове рвали порохом мрамор для монастыря на обжогу в известь. При взрыве куском мрамора прошибло старцу бок. Чувствуя, что получил удар смертельный, он попросил немедленно везти себя в г.Сердоболь. Одним полотенцем заткнув рану, а другим перевязав её, о.Авраамия привезли в город; там он исповедался и причастился Св.Христовых Тайн, и когда, после причастия, его полагали на разостланную шубу, свалилась его повязка и мгновенно его душа оставила многотрудное тело. Тогда из глубокой раны струёю побежала кровь, дотоле не обнаружившая себя ни одною каплей; течение крови не переставало во всё время продолжительной переправы тела из г.Сердоболя в монастырь и при самом отпевании, почему поставлен был сосуд для стока её. Кровь его была совершенно чиста, как кровь живого человека» (Валаамский монастырь и его святыни. Л.,1990. С.159–160).

Спасо-Преображенский собор – величественный пятиглавый храм в «русско-византийском» стиле, построенный в 1887–1889 годах по проекту архитектора Силина. Высота четырёхъярусной соборной колокольни – 70 метров.

Розанов Василий Васильевич (1856–1919) – русский писатель, публицист, оригинальный мыслитель, автор литературно-критических работ. С В.В.Розановым будущий митрополит Вениамин познакомился в свои студенческие годы, вероятно, при посредстве своего наставника архимандрита (впоследствии архиепископа) Феофана (Быстрова, †1940). Впоследствии, когда Розанов был исключён из Религиозно-философского общества в связи с известным делом Бейлиса, архимандрит Вениамин (Федченков), занимавший в то время пост ректора Тверской духовной семинарии, направил письмо с выражением солидарности и сочувствия.

Со Святым островом местное предание связывает имя преподобного Александра Свирского (†1533, память 17/30 апреля и 30 августа/12 сентября). Преподобный Александр – основатель Троицкого монастыря на р. Свирь (ныне в Лодейнопольском районе Ленинградской области), ещё до принятия монашеского пострига жил отшельником на Валааме. На месте его подвигов с древних времён стояла часовня. На её месте при игумене Дамаскине на средства санкт-петербургского купца В.М.Никитина был построен храм (1855) и основан скит.

Ильинский скит основан игуменом Дамаскином в 1867 году на небольшом острове Лембос (искажённое от «Лемнос»), расположенном к востоку от главного острова. В начале XX века в скиту было 7 насельников.

Линевич Николай Петрович (1838/39–1908) – генерал от инфантерии, в октябре 1904 – марте 1905 – командующий 1-й Манчжурской армией, с марта 1905 – главнокомандующий вооружёнными силами на Дальнем Востоке. Рожественский Зиновий Петрович (1848–1908) – вице-адмирал, командующий 2-й Тихоокеанской эскадрой во время Цусимского сражения.

«Во вся кампаны» – во все колокола. Древнее название колокола – «кампан», зафиксированное в богослужебном уставе, указывает на происхождение колоколов из итальянской провинции Кампании.

Канонарх перед исполнением некоторых песнопений провозглашает, на какой глас (мелодию, напев) будет исполняться песнопение, а затем провозглашает каждую певческую строку, которая вслед за ним повторяется хором. Пение с канонархом является особенностью монастырского богослужения.

Ведель Артемий Лукьянович (1767/68–1808 или 1811) – церковный композитор, регент нескольких известных хоров в Киеве и Москве. В своём творчестве находился под влиянием итальянской хоровой культуры и южно-русской певческой традиции.

Князь У. – вероятнее всего, речь идёт о князе Алексее Ухтомском, который вместе со своим братом епископом Андреем увлекался дониконовской богослужебной традицией и вообще старообрядчеством. (См. Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох

Бортнянский Дмитрий Степанович (1752–1825) – церковный композитор, дирижёр Придворной певческой капеллы (1736–1825). Архангельский Александр Андреевич (1846–1924) – церковный композитор, дирижёр, организатор знаменитого хора в Санкт-Петербурге. С ним митрополит Вениамин был знаком лично.

Очередной иеромонах – священнослужитель, совершающий богослужение в соответствии с «чредой» – графиком, установленным в монастыре.

Древнее название острова – Серничан, что в переводе с финского означает – «Монашеский». В 1855 году на этом скалистом острове была построена часовня во имя Иоанна Предтечи. С тех пор остров стали называть Предтеченским. В 1858 году по инициативе игумена Дамаскина из Старой Ладоги на Предтеченский остров была перевезена древняя деревянная церковь святого Иоанна Предтечи, построенная, как полагали, валаамскими монахами, оставившими Валаам во время разорения монастыря шведами в 1611г. Храм поставили на высоком каменном фундаменте и устроили нижнюю («пещерную») церковь во имя Трёх Святителей. Предтеченский скит отличался строгим уставом: рыба, сливочное масло и некоторые другие продукты запрещались совершенно. Молочное не вкушали даже на Пасху. По понедельникам, средам и пятницам полагалась растительная пища без постного масла.

Схимонах Никита пришёл на Валаам 42 лет от роду. Исполнял послушание коридорного в монастырской гостинице, трудился на огороде, около пяти лет был гостиничником. Братия любила его за ласковый характер, приветливость и заботы обо всех. Подвизаясь в Коневском скиту, отец Никита проходил науку умного делания у схимонаха Агапита-слепца, состоявшего в переписке со святителем Феофаном, Затворником Вышенским (†1894). Духовным другом схимонаха Никиты был старец Иоанн Молчальник. Шестидесяти лет от роду отец Никита принял схиму. В монашестве подвизался 33 года. О нем см.: Жизнеописание валаамского подвижника схимонаха о.Никиты. Спб.,1911; Янсон М. Валаамские старцы. М., 1994. Валаам Христовой Руси. М., 2000 С.220–232.

Голубинский Евгений Евстигнеевич (1834–1912) – выдающийся историк Церкви, заслуженный ординарный профессор Московской Духовной академии, академик, автор многочисленных работ по церковной истории, фундаментального труда «История Русской Церкви».

Немирович-Данченко Василий Иванович (1844/45–1936) – русский писатель, брат известного драматурга и театрального деятеля, автор популярных в свое время очерков в жанре путевых заметок, книг и рассказов для детей. Во время Освободительной войны 1877–1878 годов, Русско-японской и Первой мировой войн был военным корреспондентом. Автор ряда «бытовых» романов и повестей. С 1921 года в эмиграции. Умер в Праге. Книга о поездке на Валаам вышла в свет под названием «Крестьянское царство» (1 издание – 1882, 2-е – 1889 год). Затем была включена автором в сборник «Наши монастыри. Очерки и рассказы» (Спб.,1904) под названием «Валаам» и под названием «Крестьянское царство». Воспоминания и рассказы из поездок с богомольцами – во 2-й том «Сочинений» (Спб.,1904). Сокращенный вариант книги – «Мужицкая обитель» вышел в свет в Петербурге в 1911 году в серии «Для юношества, семьи и школы» (Издательство «Просвещение»).

Скит во имя Всех Святых, основанный при игумене Назарии и построенный при игумене Дамаскине, который управлял им в течение пяти лет до своего настоятельства. Расположен на главном острове, к северо-западу от монастыря. Скитская церковь построена в 1849 году по проекту архитектора А.М.Горностаева.

Вероятно, речь идёт о иеросхимонахе Антипе (Половинкине, †1912), который с 1891 до своей кончины подвизался в скиту Всех Святых и был известен своей высокой подвижнической жизнью.

«Новое кладбище» с церковью во имя Преподобных отец, в посте просиявших, устроено при игумене Дамаскине, который и был первым здесь погребен.

Неподалеку от «Нового кладбища» находилась пустынная келья подвижника схимонаха Николая (Смелова, †1824) – ученика игумена Назария В 1819 году этого старца-пустынника посетили в его жилище император Александр I и митрополит Михаил (Десницкий).

Так в оригинале. Вероятно, речь идет о ските святого Иоанна Предтечи.

Львов Федор Петрович – собиратель песенного фольклора, директор Придворной певческой капеллы (1826–1836). Но в данном случае речь идет, скорее всего, о его сыне – Алексее Федоровиче (1798–1870), композиторе, директоре Придворной певческой капеллы (1837–1861), авторе гимна «Боже, царя храни!».

Игумен Ионафан (1816–1891) в младенческом возрасте лишился родителей и был отдан в Воспитательный дом. Окончил ремесленную школу и работал слесарем-механиком на заводах Санкт-Петербурга. С 1847 года подвизался на Валааме. Ученик старца Памвы (†1856). В 1851 году пострижен в рясофор, в 1854 – в мантию. В следующем году рукоположен в сан иеродиакона, а затем – иеромонаха. Казначей монастыря (с 1858 года). Разработал и осуществил вместе с братией обители уникальный проект водопровода. С 1879 года – наместник монастыря, назначенный в связи с болезнью игумена Дамаскина, с 1881 года – игумен. Инициатор строительства нового Спасо-Преображенского собора. Скончался 20 января 1891 года.

Управлял Валаамом с 1891 по 1905 год.

Так в оригинале. Вероятно, речь идет о знании карельского языка.

Никольский скит располагается на небольшом острове при входе в Монастырский залив. Издавна остров назывался Крестовым, а после основания скита – Никольским. Храм святителя Николая Чудотворца на месте часовни, служившей одновременно маяком, указывавшим путь в бухту, построен в 1853 году на средства санкт-петербургского купца Н.Н.Солодовникова. Проект храма и других скитских строений разрабатывал известный архитектор А.М.Горностаев В начале XX века в Никольском скиту подвизалось восемь монахов.

Коневский скит – скит в честь Коневской иконы Божией Матери. Основан игуменом Дамаскиным в 1870 году на месте, где он еще до своего настоятельства прожил 7 лет пустынником.

О, святая простота! (лат.)

В административном отношении Валаам принадлежал к Сердобольскому уезду Выборгской губернии, входившей в состав великого княжества Финляндского, которое, в свою очередь, имело особый статус в составе Российской империи.

Подобный же случай рассказывают о преподобном Варнаве Гефсиманском и о преподобной Рахили, подвижнице Спасо-Бородинского монастыря.

См.: Боскин Сергий, протодиакон. Главное у них – любовь»:

В 1908–1910 годах иеромонах Вениамин (Федченков) исполнял обязанности личного секретаря при архиепископе Финляндском и Выборгском Сергии (Страгородском, †1944; впоследствии – Патриарх Московский и всея Руси) и нёс послушание очередного иеромонаха, совершал богослужения в храме святого благоверного князя Феодора и чад его Давида и Константина Ярославского Синодального подворья на Николаевской (ныне лейтенанта Шмидта) набережной в Санкт-Петербурге.

Архиерейская хиротония архимандрита Вениамина (Федченкова) во епископа Севастопольского, викария Таврической епархии, состоялась 10 февраля 1919 года в Покровском соборе г. Симферополя.

О схимонахе Пионии: «Здесь в храме и встретили мы впервые схимонаха отца Пиония. Чистый первый тенор у отца Пиония. Знаток устава церковного пения. На память читает часы, полуночницу, акафисты Иисусу Сладчайшему, Матери Божией, кафизмы, антифоны. По книгам не может читать, давно уже начал угасать для него свет дневной, пока не померк окончательно. Но хорошо знакома ему дорога из келии в храм, из храма в келию. Каждый поворот заросшей тропинки известен. Тридцать лет уж протаптывает он её. Вот здесь – остановиться надобно. За алтарём церковным – могилка старца отца Никиты, друга-наставника.

Неотходно был отец Пионий при кончине отца Никиты, да и после не отлучался от тела, пока не опустили вот в эту могилу.

Стоит старец, молится, точно беседует с отцом Никитой. Да, и беседует. Не раз видал старца-учителя в тонком сне. Назидался, наслаждался собеседованием и молитвою совместной. – Батюшка отец Пионий, расскажите, как вы отца Никиту видели? – А дело вот как было. Частенько захаживал ко мне отец Сисой. Он молитвенник был и ревнитель, всё учил, как крест надлежит класть. Ну... а только любитель был чайку попить, и часто мы с ним за самоварчиком сиживали. А отец Никита запрещал, говорил: «Ты отца Сисоя часто не принимай... не полезно...это». Потом, как отец Никита скончался, стал отец Сисой опять ко мне захаживать, а я не смел отказывать, и мы с ним чай попивали. Ну, вот отец Никита и явился ко мне ночью... да такой выговор дал... вроде как с негодованием даже, за мое непослушание-то. А во второй раз пришел отец Никита и говорит: «Читай молитвы...» Ну, я стал читать Трисвятое по Отче наш, а он благословил, и мы приветствовались. Тогда я понял, что он простил, и такую радость ощутил, как проснулся... А то очень уж я скучал после первого сна, когда он меня наказал-то...» Янсон М. Валаамские старцы. М.,1994. С.28–29).

Орфографию сохраняю по подлиннику.

Источник: Лики святой Руси / Митрополит Вениамин (Федченков). - Москва : Неугасимая лампада, 2013. - 317 с. / Северный Афон. 167-280 с. ISBN 978-5-904268-14-5