Герой России Сергей Крикалёв: «Мне очень повезло с профессией»

Сергей Константинович Крикалёв — Герой Советского Союза и Герой Российской Федерации. В его послужном списке 6 космических многодевных полётов, 8 выходов в открытый космос, более 800 суток пребывания на орбите, множество экстремальных ситуаций.

Заслуженный мастер спорта России. Чемпион мира в командном зачёте в пилотаже на планёрах.

Космический фотохудожник. Автор коллекции фоторабот «Живопись Творца», снятой с околоземной орбиты. Основоположник нового направления в фотоискусстве — космической фотографии, представленной в 3D-технологии.

За всем этим огромный труд, запредельные физические и психологические нагрузки.

В интервью космонавт рассказал нам о своей непростой работе и о том, что связывает его с Валаамом.

---

— Сергей Константинович, когда Вы впервые попали на Валаам?

— Наверное, впервые в 2005 году вместе с Валаамской иконой, побывавшей в космосе. Здесь уже шла реконструкция. Затем в 2008 году, а потом был долгий перерыв. К сожалению, приезжать сюда удаётся только раз в несколько лет. Но я вижу, что с каждым разом Валаам становится всё краше и краше.

— Полёт с иконой — это Ваша инициатива?

— Инициатива не моя. Здесь был космонавт Александр Павлович Александров, и когда они отсюда уезжали, договорились, что доставят икону на борт Международной космической станции.

В то время я был на орбите. Икону доставили, и меня попросили её сфотографировать, ну, а потом вернуть на Валаам. Это была довольно непростая процедура — вернуть её на Землю. Всё, к счастью, закончилось хорошо.

— Это первая икона, которая побывала в космосе?

— Нет, не первая. Когда я летал, видел икону ещё на «Мире». Но вот так, чтобы она «улетела» из монастыря и вернулась обратно, такого я не знаю.

— А Вы видели, чтобы люди в космосе исполняли какое-то молитвенное правило?

— Сейчас станция международная, и там летают люди разных религий, разных конфессий.

Ну и космическая программа — она отделена… Как государство отделено от Церкви, так и космическая программа отделена от религии. Это личное дело каждого человека, каждый может в своих рамках делать то, что считает нужным.

Знаю, что у мусульман была проблема. Им же положено молиться на восток. А где восток? Станция летит, да еще и поворачивается, да ещё периодически ты там находишься вниз головой по отношению к Земле.

— Вы снимали Валаам из космоса?

— Издалека. У меня есть какие-то фотографии Ладожского озера, где виден Валаам в белую ночь. Такие голубые сумерки, знаете, как вот вчера вечером были. И в этих сумерках угадываются очертания острова. А крупным планом, чтобы были видны дорожки на Валааме — такого не снимал.

Понятно, что такое «наклонение орбиты»? Мы летаем в плоскости, которая от экватора наклонена на 51°, поэтому дальше, чем 51°, мы не залетаем. И как мы ни поворачиваем плоскость орбиты, мы всё равно остаёмся в тысяче с лишним километрах.

— Какие книги помогали Вам, утешали, когда Вы уже начали работать космонавтом?

— Сложно говорить об утешении от книг. Любая попытка что-то созидать рождает проблемы, и попытку решения этих проблем. Потому что, естественно, кому-то что-то не нравится, что-то не сразу получается... Для созидания нужна основа. И эта основа закладывается до того, как человек начинает получать плоды в своей деятельности.

Если уж говорить про книги, то для меня такой основой является хорошая научная фантастика. В русском языке это всё называется «фантастика», а в английском два термина — Science Fiction и Fantasy. Это, наверное, то, что у нас называется «научной фантастикой».

Довольно большое влияние на меня оказали книги братьев Стругацких, которые писали о том, как они видели будущее, как, по их мнению, это будущее должно быть устроено. Причём во многих их книгах вопрос стоит не в описании каких-то технических достижений, а в том, как человек находит свой путь среди тех проблем, тех технологий, которые существовали в то время, существуют сейчас или будут существовать в будущем. Поэтому, из наших писателей — братья Стругацкие.

— Наверное, можно сказать, что они в какой-то степени напророчествовали тот социальный абсурд, который сейчас творится и…

— Они не пророчествовали, они предупреждали, что есть такая угроза.

— Я больше имею в виду не Стругацких, а то, что сейчас происходит. Вас это затрагивает, или Вы как бы отстранены от этого? Как Вы живёте в этих условиях?

— Я продолжаю работать в космической среде. Не всё, что мы делаем, получается, к сожалению, по разным причинам. Причины есть технические, психологические, социальные, личностные...

Самое простое — это хлопнуть дверью и отойти в сторону. То, что Вы говорите — какая-то отстранённость, наверное, была бы самым простым сценарием, но, пока у меня есть силы, меня этот вариант не устраивает.

Понимаю, что иногда, для получения даже небольшого результата приходится тратить очень много сил, бывает неоправданно много. Потому что, существуют какие-то субъективные причины, — не то, чтобы законы природы, просто какая-то бюрократия, бухгалтерия, другие люди...

Может быть, не всё происходит так быстро и правильно, как хотелось бы. Все понимают, что это неправильно, но, по существующим ныне правилам, положено так, так и так. Поэтому я в меру своих возможностей стараюсь делать то, что надо. Где-то это может быть напоминает сизифов труд, но где-то всё-таки удаётся добиться какого-то результата. Поэтому я продолжаю оставаться вовлечённым, продолжаю стараться делать то, что должен.

— Понятно, значит для Вас важно чувство долга, осмысленность, «путь самурая»... А творчество, фотография — это для Вас отдушина?

— Знаете, всё-таки фотография — это немножко такой побочный эффект. Об этом много говорят — «космическая фотография!», какие-то титулы даже мне приписывают. Но по большому счёту, фотография — это часть нашей профессии.

В процессе общекосмической подготовки с нами работали профессиональные художники, режиссёры, операторы, которые немного обучали нас операторскому искусству, немного технике фотографии. И делалось это всё, конечно, не для художественного искусства, хотя и на примере того, как делаются художественные фильмы: «обратите внимание на то, обратите на это…».

Я, кстати, очень много интересных вещей впервые услышал именно на общекосмической подготовке, — потому что до этого всю жизнь занимался техникой. И вдруг люди, кинематографисты, преподавали нам какие-то основы операторского искусства: как строится кадр, как кадры связываются друг с другом, как меняются планы. И делалось это всё в основном для того, чтобы грамотно создавать фотографии, которые необходимо делать по работе.

Очень часто так бывает (замечал это за собой, замечал и за многими своими друзьями), когда человек, оказавшись вдруг в интересном месте, хватает какую-то, пусть даже непригодную совсем, «мыльницу», и пытается сделать фотографии.

Сам себя и своих друзей я всегда уговаривал: «Ребята, ну, не тратьте время... Есть ведь качественные открытки, которые делали профессионалы. Ну, не сделаете вы этой техникой лучше!» Но, тем не менее, это вполне человеческое, понятное желание — поделиться тем, что ты видишь, что тебя удивляет. Я знаю, что кто-то из моих друзей продолжает жить в Подмосковье, и у него нет возможности увидеть то, что я вижу. Поэтому, залезая куда-то в горы, оказываясь в новом городе, человек вполне естественно делает эти снимки.

Оказавшись на орбите, я понимаю, что такой перспективы, которую я вижу в космосе, — только считаное количество людей сможет увидеть своими глазами. Поэтому, естественно, благодаря вот этому инстинкту, может быть, мы и старались сделать фотографии, поделиться с другими, тем, что нравится.

Техника становится лучше, появляется больше умения, желания сделать хорошую фотографию — и, в общем, действительно есть некоторые снимки, получившиеся неплохо.

Повторяю, наверное, 80% фотографий мы делаем в научных целях, но еще есть какой-то «побочный выхлоп», когда остаётся время сделать что-то просто потому, что это красиво.

— То есть, фотография у Вас — это часть профессии, как парашютная подготовка, как вылезание из капсул под водой, как психология...

— Да, но при этом ещё остаётся желание этим поделиться. Наиболее яркий пример, наверное, когда первый шаттл (англ. spaceshuttle – «космический челнок» – американский многоразовый транспортный космический корабль) после более чем двухлетнего перерыва прилетел к нам на станцию. Слышали, что когда шаттл разбился, было два года перерыва?

Я тогда находился на станции вместе со своим партнёром. И проблема гибели людей, разрушения вот этого корабля была в том, что, как они предполагали, у них было нарушено защитное покрытие.

Поэтому у первого шаттла, который прилетел после перерыва, задача была такая — они должны были перевернуться к нам «брюхом», чтобы мы аккуратно сделали фотографии. Причём, на самом деле, мы даже придумали это сами, потому что они пытались сделать какую-то систему, чтобы с помощью манипулятора, удлинителя, сфотографировать своё «брюхо». И у них из-за этого переносились пуски, они не могли сделать нормальную систему — всё ведь надо проверить, сертифицировать...

И мы сказали: «Слушайте, ребята, мы фотографируем так, что видны мелкие детали на Земле, вот такой оптикой. Вы свой корабль к нам переверните, и мы сфотографируем вам «брюхо». Каждую плитку будет видно». Они говорят: «Хорошая идея!»

Идея стала прорабатываться и пришли к такой технологии: мы летим на станции, они подлетают под нас, и единственное, что опасно в этом случае — во время переворота они не видят, где станция, и, потихонечку дрейфуя, могу приблизиться и удариться о нас.

Поэтому технология была следующая: подлетев, они, делали как-бы толчок (этот толчок они могли хорошо просчитать), и шаттл просто делал кувырок. Этот кувырок занимал около двух минут, и при этом совершенно точно за это время он не мог к нам приблизиться. Все остальные системы стабилизации были выключены, ничто не могло привести к тому, что он с нами столкнётся.

Но это накладывало на нас ограничения: время, которое они будут находиться к нам «брюхом», составляло 90 секунд. И за эти 90 секунд нам нужно было сделать порядка 120 фотографий. То есть, это как, знаете, скоростная стрельба по движущейся цели.

Нужно было аккуратно покрыть снимками всё «брюхо» шаттла. И, понимая, что повтора не будет, мы работали вдвоём с партнёром: он делал фотографии более широким углом, а я узконаправленным — таких фотографий нужно было сделать больше, они более детальные. И у нас рядом лежала на всякий случай ещё одна камера — вдруг заест фотоаппарат или еще что-то случится.

Так вот, когда шаттл начал делать кувырок под нами, я вдруг понял, что это уникальный вид: космический корабль, который находится очень близко, стоящий «на попа», носом на нас направленный! Причём я увидел, что, когда он поворачивался, мы подлетали к Женевскому озеру. Там есть несколько фотографий на предварительной фазе и несколько на фоне этого озера.

У нас оставалось всего 30 секунд, но это была настолько необычная картина, что я сделал несколько снимков, и потом они ходили по всем журналам на первых обложках, потому что, действительно, — уникальные фотографии.

То есть, среди профессиональной деятельности, которой мы занимаемся исключительно с технической точки зрения, всегда есть какая-то возможность, для того чтобы сделать что-то необычное, что-то красивое, что-то привлекающее наше внимание с точки зрения уже, скорее, художественной.

— А психология для Вас — это тоже часть профессии? Есть ли у Вас что-то такое вне Вашей профессии дающее равновесие?

— Знаете, считаю, что мне очень повезло с профессией. Потому что она требует очень разнообразной деятельности и умения переключаться.

Иногда бывает так, что ты во что-то углубляешься, и вдруг должен это отложить и начинать делать другое. Потом тебя отвлекает необходимость на что-то третье, и ты должен одновременно делать сразу несколько дел или переключаться с задачи на задачу, например, с медико-биологической на физическую, потом на техническую — нужно исправить какой-то насос, и потом вернуться к первоначальной задаче.

Некоторых это раздражает. А я считаю, что мне, наоборот, повезло, потому что это интересно. Интересно, что стоит не одна монотонная задача, а требуется очень много разнообразных навыков. Нужно уметь что-то делать руками, нужно уметь работать головой, нужно уметь программировать, нужно уметь фотографировать.

Также нужно устанавливать человеческий контакт и со своими партнёрами, и с людьми, которые со мной работают на другом канале системы связи. И, разбираясь во всех этих вещах, ты начинаешь чувствовать себя комфортно. Поэтому я считаю, что мне повезло, что у меня такая профессия, которая к тому же реализовала все мои детские желания — полетать в космосе, посмотреть Землю сверху.

Поэтому у меня нет такого разделения на труд, который мне не нравится, но который я делаю ради куска хлеба, и на какую-то отдушину вне профессии. Отдушина как раз в том и состоит, что моя профессия совпадает с тем, что мне нравится делать.

— На Земле Вам не так интересно?

— Почему? Пребывание на Земле — это тоже часть профессии. Ведь космонавты живут, в основном, на Земле. Это у меня получилось шесть полётов, а у многих космонавтов — два полёта за всю жизнь. И даже, если это полёты полугодовые, — всё равно, это лишь маленькая частичка жизни.

Для того чтобы космонавт полетел в космос, он готовится несколько лет. Даже когда он имеет опыт полёта, для того чтобы вернуться в этот цикл, он снова работает на Земле. Он работает с инструкторами, с учёными.

И, опять повторяю, некоторых, может быть, это раздражает, но я считаю, что мне очень повезло, что мы работаем и с физиками, и с медиками, и с техниками, и с материаловедами. Очень разнообразные стороны.

Для себя я всегда узнаю очень много нового и не стесняюсь задавать вопросы. Мне интересно общаться с людьми, которые являются подкованными специалистами в какой-то конкретной области. Чему-то я учусь, что-то мне просто интересно. Это может быть даже то, что мне и не пригодится для дальнейшей деятельности, а просто как саморазвитие. Поэтому общение с людьми на Земле — это часть нашей жизни и часть профессии.

— Как космонавты избегают конфликтов, когда они очень много времени находятся вместе в закрытом пространстве?

— Теоретически они могут возникнуть, но мы делаем всё, чтобы их не было. Тут несколько аспектов. Первый и, наверное, самый важный — это отбор. То есть отбирают нормальных, психически здоровых людей. Второе: когда ты готовишься многие месяцы, иногда годы, — кроме технической, есть и психологическая подготовка тоже.

Проигрываешь в голове разные сценарии работы, разные сценарии полёта, что придётся делать, если ситуация будет критической. Особенно на финальной части подготовки готовишься вместе с человеком, с которым полетишь.

В первой части мы готовимся в составе групп — группа общекосмической подготовки, группа подготовки по изучению корабля «Салют». А на конечном этапе ты готовишься уже со своим экипажем. Поэтому мы заранее притираемся.

По себе могу сказать, что привык жить всегда в открытой среде: в школе, в институте занимался спортом, всегда имел много друзей, всегда был в компании. И я раньше думал, что, наверное, будет трудно долгое время находиться в замкнутом пространстве. Но всё оказалось не так страшно.

То есть, для себя самого я опасался, что там можно впасть в какое-то в уныние. Первый раз летишь — не знаешь, ведь, что будет. Всё оказалось не так страшно и не так плохо, потому что всё время на станции занято работой. И если ты работаешь, стараешься делать свою работу хорошо, то в общем-то, это «съедает» всё время, унывать некогда.

В центре управления полётами также есть свой коллектив, который иногда работает сутками. Если где-то и возникают трения (я не скажу даже — конфликты, скорее, трения), то в основном они по поводу работы.

Редко кто-то кому-то на ногу наступит, потому что в космосе, в невесомости, сложно это сделать. Иногда один считает, что лучше делать так, а другой так... Но, если люди нормальные и соображающие, они быстро понимают, что, — да, может быть, у моего партнера какое-то другое мнение, но, если мы будем долго спорить, в конце концов, мы работу не сделаем совсем. Поэтому, рано или поздно, мы всегда находим общий язык.

— Что на Ваш взгляд общего между космической станцией и монастырём, космонавтом и монахом?

— Знаете, я, не очень разбирающийся человек по части монастырей и монахов. Единственное могу сказать, что нормальный космонавт приходит в профессию по призванию. И в монастырь люди тоже идут по зову сердца. Такого нет, чтобы кто-то написал тебе предписание, и ты, как солдат пошёл выполнять задание, которое тебе не нравится. Люди приходят в монастырь, наверное, во-первых — самостоятельно, во-вторых — и там, и там это непростая деятельность, потому что во многом и жизнь на станции, и жизнь в монастыре — должна быть самодостаточной.

То есть, люди должны уметь организовать свой быт, свой труд так, чтобы обеспечивать себя, обеспечивать своих друзей, своих партнёров по команде, своего соседа по келье, и организовать труд таким образом, чтобы он был максимально эффективным. Поэтому, наверное, общее найти можно.

— Какие-то несбывшиеся мечты у Вас еще остались?

— Остались. Полететь не просто в космос, а высадиться на другую планету или на другое небесное тело и посмотреть на Землю с большей дистанции. С точки зрения достижимости, Луна находится к нам ближе других. Но, к сожалению, это дело пока ещё не реализовано. Поэтому оно остаётся мечтой.

— Что для Вас Валаам?

— Валаам для меня, в первую очередь, — это история. Я слышал про Валаам, ещё будучи школьником. Потом с набором жизненного опыта, я узнавал о нем больше. Я узнавал, что есть монастырь, узнавал историю Валаама.

Во многих случаях история, культура, религия, — всё очень переплетено. Валаам — это часть истории России. Да, с одной стороны, может быть, какие-то традиции здесь старомодны, но, с другой, без этих основ, от которых можно отталкиваться, мы не будем двигаться дальше. Поэтому тем, кто здесь живёт, кто сохраняет историю, кто обустраивает это место, — надо сказать большое спасибо за непростой труд.

Причём вы это делаете не только для себя, вы это делаете и для других. Поэтому, я считаю, совершенно правильным то, что сюда, на Валаам, приезжают туристы. Кто-то приезжает просто из любопытства, у кого-то есть внутренняя потребность здесь побывать, посмотреть, послушать, помолиться, приобщиться к святыням, просто послушать природу, в конце концов.

У каждого есть какие-то свои взгляды. Кто-то больше делает акцент на христианстве, а кто-то, может быть, на той уникальной природе, которая есть на Валааме. Это всё является нашим богатством, и мы должны делать так, чтобы людей, которые разделяют наши ценности, становилось больше. Пусть всё это распространяется как круги на воде.

— В 40 лет вы стали чемпионом мира по пилотажу на планерах. В чём отличие этого вида спорта от других, где возраст в 35 лет уже считается критическим?

— Во многих видах спорта люди фактически соревнуются только в совершенствовании физиологии. Человек тренируется, чтобы больше поднять, быстрее пробежать... Игровые виды спорта более сложные.

Высший пилотаж — очень технически сложный вид спорта, требующий от человека не только воспринимать перегрузки, но и продолжать соображать на этих перегрузках. Здесь гораздо более важна не физиология, а голова, опыт, хладнокровие, может быть. Это приходит с годами, поэтому ребята выступают на чемпионатах мира или Европы по высшему пилотажу в более зрелом возрасте.

То есть, в ограниченном пространстве ты должен чётко выполнять какие-то маневры, несмотря на то, что тебя «плющит» перегрузка, из-за быстрых вращений сбивается вестибулярный аппарат. Мы соревнуемся в том, кто лучше может видеть пространство, чётко действовать, пространственно представлять, где находится самолет, где находится граница, какая будет следующая фигура пилотажа.

Как говорят, грамотный горнолыжник — не тот, кто входит хорошо в поворот, и даже не тот, кто видит следующие ворота, — а тот, кто просчитывает на 5-7 ворот вперёд.

В молодости я входил в сборную Ленинграда по высшему пилотажу, выполнил норматив мастера спорта, был в сборной России и кандидатом в сборную СССР. Но когда я начал заниматься космонавтикой, у меня было все меньше и меньше времени и возможностей заниматься спортом профессионально.

И уже после третьего моего космического полета меня снова пригласили в сборную, потому что появилась новая матчасть, новые летательные средства — пилотажный планер. И бывшие, и действующие члены сборной собрались вместе для того, чтобы выступить на чемпионате мира. И, в общем, у нас неплохо получилось, основываясь на базе, которая была получена за много лет до этого.

— Последний вопрос. Если можно, расскажите какой-то интересный случай из космоса.

— Слушайте, я так с ходу не готов. Каждый день что-то бывает... Может быть, в следующий раз специально для этого приедем. Соберёте братию, мы расскажем, как мы летаем. Мне хотелось бы, чтобы у нас была возможность общаться почаще.

— Спасибо большое!

Беседовали монах Евлогий, инок Иоанн и монах Авраам,

Валаам, 11 июля 2020 года

---