Интервью со старейшим насельником Валаамского монастыря игуменом Фотием (Бегалем)

— Батюшка, расскажите, в какой семье Вы росли, кто из Ваших родственников ходил в храм, верили ли они в Бога.

— Начиная сегодняшний разговор, хотел бы поздравить читателей с праздником Похвалы Божией Матери (Прим. ред. ­— братья брали интервью у отца Фотия в субботу, на пятой неделе Великого поста, когда Церковь торжественно возглашает молебное пение с акафистом Пресвятой Богородице).

Что касается моих родителей, моей семьи, то во всю свою жизнь отмечаю милость Божию — я родился в верующей семье! И там, где я родился, — Волынь, Полесье, — у нас не было революции. Это говорит о многом. Где была революция — там другие люди, другие семьи…

Понятно, что лавра — там много верующих людей, там все верующие. В советское время в лавре только туристы неверующие появлялись. А когда я уже приехал на Валаам и затем сюда, на подворье обители в город Приозерск, то удивлялся, почему есть люди неверующие, ведь я родился и вырос в той среде, где не было людей далёких от Церкви.

Правда, когда учился в сельской школе, к нам прислали директрису, которая была коммунисткой. Она преследовала нас, когда мы ходили колядовать на Рождество или гуляли на Пасху. На Пасху мы покупали обновку с ног до головы — такая у нас была традиция. И вот, на Пасху мы оделись во всё новое, а в школу всегда ходили в форме. Однажды на Пасху был объявлен учебный день, директорша приказала всем прийти в школу. Мы пришли — и каждый в своей обновке! Она рассердилась: «Почему вы не в форме!?» Мы пришли нарядные, с крашеными яйцами, христосовались. «А ну-ка немедленно домой, форму одевать!» — негодовала директорша. Ушли домой, и никто не вернулся в школу в этот день. Поэтому и на Валааме, и здесь, в Приозерске, я долго не мог привыкнуть к тому, что вокруг неверующий люд, совсем иначе живут.

В детстве я учился в соседнем районе — Любомльском, в Шацке. Это Волынь, Волынское Полесье. Рядом границы с Польшей и Белоруссией. Там не было революции, потому что до 1939 года область была под Польшей, и только в 1939 году Западная Украина и Западная Белоруссия были присоединены к Советскому Союзу.

Прошли тогда уже эти гонения, аресты, хотя досталось ещё и моим предкам после войны. Раскулачили деда — родного брата моей бабушки по отцовской линии. У него было десять коров, своё хозяйство — всё отняли. Он жил на хуторе. Дом разобрали, перевезли в село под сельскую раду. До сих пор этот дом стоит, крепкий дом.

Деда арестовали и на 10 лет отправили в лагерь. Но я застал его живым, мы с отцом к нему приезжали. Дед жил в крохотной «шевченковской» хатке — три на четыре метра примерно, — там же, на своём хуторе в лесу. А сам дед — весь в заплатках… Помню, приедем — а он всё штопает и штопает себе штаны или рубаху.

Огородов, полей там не было. Хотя, возможно, и было у него в лесу своё поле, где что-то сажал. Бабушка тогда жива была — супруга его. Деда звали Адам, а бабушку — Ксения. Вот такая история… А других не трогали. Когда в 1939 году пришли наши, и в особенности в 1944 году освободили земли от немцев, народ советскую власть воспринял положительно, поэтому, наверное, коммунисты особо людей не трогали.

Родители мои и тётя рассказывали, что в 1944 году первые в селе появились наши разведчики, ловкие такие русские парни. «Здравствуйте!» – «Здравствуйте!» — «Немцы есть?» — «Нет, убежали».

Так что, когда наши пришли, люди восприняли это с большой радостью. Хотя те немцы, которые стояли в селе, были не из тех… СС или зондеркоманда, — это были простые войска, комендантские, которые людей особо не обижали. Но из домов всех, конечно, выселили. Мои дедушка с бабушкой и маленькие родители жили в сараях. Но всё же их не обижали.

Моего крёстного — моего дядю — забрали в Германию, как только немцы оккупировали территорию. Он убежал, некоторое время скрывался, а потом пришёл в село. И его вновь поймали… И во второй раз дядя Тарас убежал с товарищами! Немцы его ранили, а товарища — убили. Хлеб (Прим. ред. — колосья) уже был большой — они скрывались в хлебном поле.

Бабушка выходила дядю Тараса. Он жил где-то в лесу до тех пор, пока не пришли наши войска. А когда пришли, его тоже призвали на фронт. Село хоть и небольшое было — со всеми хуторами дворов сто, — а 25 человек взяли из села. Только половина вернулась. Это был 1944 год.

Вот в такой христианской семье я вырос. С детства меня водили в храм. Но в нашем селе не было храма — соседний приход был в десяти километрах от нас. Шли пешком или на повозке, или на мотоцикле — кто как мог.

— Батюшка, а в Троице-Сергиеву лавру как Вы попали?

— Я поступил в семинарию.

— А как у Вас появилась эта мысль — с Церковью связать свою жизнь?

— В соседнее село на приход, который мы посещали, пришёл иеромонах, будущий епископ Нифонт. Он был лаврским монахом и иподьяконом у Святейшего Патриарха Пимена. Властям тогда он не нравился, так как проводил работу с молодёжью, и власти потребовали от наместника отца Иеронима выдворения его из лавры. И его отправили — перевели на приход на Родину. А мы стали потихоньку его навещать. Потом я ушёл в армию. А когда уходил, он напутствовал: «Вот после армии вернёшься и пойдёшь учиться в семинарию». Так и случилось.

До 1982 года я служил в Ракетных войсках стратегического назначения в Архангельске, в учебке. Два года в учебке служил — сержантская школа. Полгода учился на сержанта, а потом уже мы воспитывали сержантов — три потока. Готовим тридцать человек, потом их распределяют по войскам, по площадкам боевым.

Когда вернулся из армии, стал готовиться к поступлению в семинарию. Надо было наизусть выучить молитвы, знать Закон Божий, жития святых и, конечно, уметь читать на церковнославянском. Вот такие хорошие экзамены были! Но для поступления главными были даже не знания, главное — чересчур не испугаться комиссии…

— В лавре?

— Да, в лаврской семинарии. Заходишь — потом не знаешь, как выйти. Почему-то так сильно люди терялись, что некоторые потом не могли найти дверь в обратную сторону. Хотя все были расположены очень благодушно. И такое ощущение было, что члены комиссии смотрят на тебя и все твои мысли читают. Так раньше принимали в семинарию…

— А нашего владыку Панкратия помните? И отца Кирилла (Павлова)?

— А как же! Владыка позже меня пришёл. На год, по-моему, позже. Но Владыка после института, поэтому он, может быть, не все четыре года учился в семинарии. Там была такая практика — кто с высшим образованием, тех брали сразу на второй курс.

А к отцу Кириллу (Павлову) многие семинаристы ходили на так называемые библейские чтения. Отец Кирилл по вечерам читал Священное Писание. Батюшка сидел в кресле, а рядом с ним сидели два толкователя: «Захария-толкователь» и «Исайя» — два «пророка» (Прим. ред. — именами двух ветхозаветных пророков отец Фотий именует двух братьев лавры или других лиц, которые помогали в чтении Священного Писания, толкований святых отцов и последующем обсуждении прочитанного). Мы читали поочерёдно, батюшка читал Библию, и если какие-то вопросы возникали — задавали, а два «толкователя» — Исайя и Захария — толковали нам эти места Священного Писания. Это были незабываемые часы общения с отцом Кириллом. Потом, в конце, всегда было угощение, и нередко такое, какого не давали в семинарской столовой, хотя нас и там хорошо кормили.

— Владыка Павел, нынешний наместник Киево-Печерской лавры, рассказывал, что отец Кирилл как-то давал ему даже осётра.

— У отца Кирилла часто давали красную рыбу или икорку, чего, конечно, не бывало в семинарии. Рыба была всегда хорошая, качественная, — а в семинарии мясное давали.

— А владыку Панкратия помните на таких встречах? Он тоже рассказывал, что ходил к отцу Кириллу.

— Как не помню? Помню — Владислав тогда его звали. Но мы были на разных курсах, поэтому мало общались.

— До приезда на Валаам вы были не особо знакомы?

— Мы учились же вместе… Тогда не бывало, чтоб совсем не знакомы были. Семинария — это большая семья, и все друг друга знали. Но общались больше коллективами курсов, потому что жили в больших комнатах. Были комнаты на пять, на семь человек в 50-ом корпусе, который потом сгорел. А бывало, и человек по двенадцать в одной комнате, а то и больше, — так у нас на четвёртом курсе было. Как раз к нашему поступлению увеличили число семинаристов, а до этого был только один класс, потом появился второй параллельный, того же курса, а когда мы поступали, то стало три параллельных класса, то есть всего девяносто человек брали. Большей частью мы общались со своими однокурсниками или одноклассниками.

Были и общие семинарские молитвы: молебны к преподобному Сергию, общие утренние, вечерние молитвы. В семинарии была одна столовая, в академии — другая. Поэтому постоянно все семинаристы виделись на трапезе, общались, но более близкое знакомство происходило со своими одноклассниками.

— А когда владыка Панкратий стал экономом, Вы какое послушание исполняли?

— А меня уже не было тогда в лавре.

— А где Вы были?

— В 1988 году меня перевели в Данилов монастырь с отцом Геронтием. А до этого туда и других братий переводили. К этому времени, к празднованию 1000-летия Крещения Руси, Данилов монастырь постепенно заселялся. Там были и свои братья, которые пришли со времени начала восстановления монастыря с первым наместником отцом Евлогием (Смирновым) (впоследствии митрополитом Владимирским и Суздальским), ныне покойным.

Немного там было братии, и решили создать ещё более крепкий «костяк», потому что без старшей братии людей, пришедших из светского мира, воспитывать, конечно, сложнее. И вот нас перевели из лавры в Данилов монастырь, который первый восстановили после гонений.

— Вы закончили семинарию в лавре и Вас сразу перевели в Данилов монастырь в Москву?

— Нет, с семинарией это было никак не связано, потому что семинарию я закончил в 1986 году и к тому времени уже был насельником лавры. В день памяти апостола Андрея Первозванного (Прим. ред. — 13 декабря по новому стилю), учась на четвёртом курсе семинарии, я стал лаврским послушником. А когда стал иеродиаконом, поступил и в академию. На первом курсе академии меня рукоположили в иеромонахи — в день памяти преподобного Никона Радонежского (Прим. ред. — 30 ноября по новому стилю).

А перевод был связан только с тем, что Данилов монастырь восстановили и нужно было отправить туда часть братии. И вот среди прочих, — не помню сколько нас всего было: человек пятнадцать, наверное, — постепенно перевели туда. В том числе и нас с отцом Геронтием.

— Я читал, что с 1985-го по 1986-й год Вы были помощником эконома?

— Да, в лавре.

— Владыки ещё не было? (Прим. ред. — «Владыка» — уважительное обращение к епископу, правящему архиерею церковной епархии.)

— Не было. Владыка, по-моему, был на Кавказе, потому что в это время я его не помню. Он около года жил на Кавказе. А когда вернулся, то я уже был в Даниловом монастыре.

— С отцом Геронтием Вы уже в лавре хорошо познакомились или только в Даниловом монастыре?

— В лавре. Мы вместе учились.

— На одном курсе?

— Точно не помню, то ли параллельные у нас были классы одного курса, то ли даже в одном классе. Мы оба — постриженники лавры. Хоть и не одного пострига, не одновременно, но где-то рядом по дате, потому что мы примерно в одно время перешли из семинарии в лавру, то есть вступили в число братии.

Нас молодых, новоначальных, постригали в лавре, перед этим мы вместе проходили монашеский искус, старались пребывать в послушании. Благочинным (Прим. ред. — звание монаха из числа братии монастыря, который отвечает за распределение работ — так называемых послушаний — в обители) был тогда Блаженнейший Онуфрий — нынешний предстоятель Украинской Православной Церкви. А ещё ближе нас с отцом Геронтием свело то, что нас обоих впоследствии перевели в Данилов монастырь. Это был 1988 год, как раз после празднования 1000-летия Крещения Руси, на праздник «Казанской» иконы Божией Матери.

— Расскажите, пожалуйста, как это происходило и как вас потом перевели на Валаам. Вас спрашивали: «Хотите поехать на Валаам»?

— Когда переводили в Данилов, нашего желания никто не спрашивал, хотели мы или нет — перевели, и всё. Ну а мы, конечно, не хотели уходить из лавры. Зачем нам Москва? Там кругом всегдашняя великая суета, а в лавре было спокойно — у преподобного Сергия за пазухой. Данилов монастырь, конечно, тоже был уже восстановлен: там было своё братство, хорошая трапеза, богослужения, хороший клирос, всё было отлично. Но недалеко от Данилова монастыря находится Павелецкий вокзал — постоянно слышишь посторонние звуки, а в лавре я ничего такого не замечал.

Возле Данилова круглосуточно происходят какие-то манёвры. Справа находился монетный двор, там тоже грохот стоял. Слева работала какая-то «гильотина», аж на кровати подскакиваешь, когда она начинала работать. Ещё там на повороте разгонялся трамвай и ехал на всех парах, потом тормозил, поворачивал и снова набирал скорость. Это все постоянно слышали. Плюс рядом, на Даниловской площади, расположен Даниловский рынок…

Но мы, конечно, не унывали по этому поводу. Идём летом по площади Данилова монастыря, а вокруг всё в граните, и мы ощущали, что это как будто пустыня египетская. Там всё в камне, жарко, нигде не спрячешься, кроме кельи…

А как нас Валаам заинтересовал? — Честно говоря, он нас никак не интересовал, и мы никуда не собирались. Был у нас такой иеродиакон — отец Иаков, — он бывал на Валааме: как отпуск — едет на Валаам.

— Кем был отец Иаков?

— Сначала он тоже был лаврский, потом его перевели в Данилов, а нас — вслед за ним. Он в Даниловом никак не мог успокоиться — начал чего-то искать. Ну и к этому времени, как раз к 1000-летию Крещения Руси, Валаам отдавали Церкви. Отец Иаков тоже был чадом отца Кирилла. Архимандрит Виктор (Пьянков) духовно окормлялся у отца Кирилла, а отец Иаков некоторое время был келейником батюшки Кирилла.

— А отец Виктор (Пьянков) кем был на момент 1988-1989 годов?

— Он был экономом Ленинградской епархии.

— Потому что Валаамский монастырь сначала был прикреплён к Ленинградской епархии?

— Совершенно верно.

— Значит постройки монастыря уже начали передавать Церкви в 1988 году?

— Да. И Ленинградским и Новгородским митрополитом тогда был владыка Алексий, будущий Святейший Патриарх, который в детстве не раз приезжал на Валаам.

— Мы о поездках на Валаам будущего патриарха Алексия не раз писали.

— Да-да. Так получилось, что сошлись обстоятельства и время… То есть владыка Алексий — правящий архиерей Ленинграда, — и Валаам тогда стал находиться под его управлением. И так получилось, что он начал возрождать в своей епархии наш монастырь Валаамский. Через отца Иакова искали братию — даниловскую, лаврскую — кто поедет, и он стал агитировать.

— Батюшка, простите, что прерываю, а почему отец Виктор не закрепился как наместник? Почему его быстро сменил отец Андроник (Трубачёв)?

— Отца Виктора на Валааме мы видели всего несколько раз. Он с нами не жил, а занимался в городе на подворье хозяйством и снабжением, потому что Валаам — это остров, и в первое время кому-то нужно было организовать и осуществлять все эти сложные процессы.

До прибытия игумена Андроника архимандрит Виктор официально был наместником. В декабре 1989 года мы приехали, а летом1990 года отец Виктор передал дела отцу Андронику. Это произошло вскоре после того, как в начале лета того же года к нам впервые, в открытый монастырь, приезжал владыка Алексий (будущий Святейший Патриарх). Он освятил нижний храм, тогда же рукоположили в иеродиаконы отца Виссариона (Эрлиха).

В «морском домике» владыка попил у нас чаю. У меня был подарок Святейшего Патриарха Пимена — чашка с патриаршими вензелями. Лучшей чашки у нас не было, поэтому мы поставили её митрополиту Алексию. Он уехал, и вскоре его избрали Патриархом, а отца Виктора рукоположили во епископа, то есть уже заместили его, потому что нам был нужен игумен (Прим. ред. — руководитель, настоятель монастыря), который бы жил с нами на Валааме. Отец Виктор был хозяйственник, занимался хозяйственным управлением митрополии при владыке Алексии, и, вероятно, Святейший Алексий решил взять своего помощника с собой в Москву.

— Когда отец Иаков уговаривал Вас отправиться на Валаам Вы не хотели ехать?

— Нет, конечно. «Вы пойдите к отцу Кириллу, спросите», — говорит мне с отцом Геронтием Иаков. А мы же были убеждены, что отец Кирилл нас не благословит никуда ехать. Мы и в Данилов монастырь не хотели, думали, может, куда-то в другое место поехать. Я вообще думал, что в Почаев, на Родину уеду. А отец Кирилл сказал: «Нет, не надо никуда ехать. Будьте там», — то есть в Даниловом монастыре.

И вот, чтобы от нас отстал отец Иаков, мы с Геронтием пошли к отцу Кириллу, чтобы убедиться, что он нам, конечно же, не благословит никуда ехать, у нас и желания-то совсем не было. В общем, мы были уверены, что на Валаам не поедем…

Мы с отцом Геронтием — постриженники отца Кирилла, он нам духовный отец, поэтому его слово для нас очень много значит. И вот мы пришли к батюшке и спросили: «Нас тут отец Иаков подбивает на Валаам ехать. Как Вы, батюшка, скажете?» Он сперва сколько-то помолчал, и это нас сразу насторожило, и говорит: «Ну, поезжайте».

— Какая была ваша первая реакция?

— Первая реакция? Мы там обомлели просто, дар речи потеряли. Мы же никуда не собирались, уже смирились и хотели спокойно жить в Даниловом, хоть там и были некоторые смущающие нас вещи, об этом чуть позже скажу. А отец Кирилл говорит — «Поезжайте». Мы понимали, что старца ослушаться невозможно, иначе будут очень серьезные искушения. Поэтому мы с отцом Геронтием не на шутку испугались — маловеры. В Даниловом монастыре уже как-то прижились, а тут опять куда-то ехать…

Был такой отец Антоний, звонарь Данилова монастыря, он нам говорит: «Спросите у отца Павла». Отец Павел (Груздев) уже очень плохо видел, но продолжал служить. Как-то отец Валентин Асмус написал ему чин Литургии такими аршинными буквами.

И, зная о его плохом зрении, я написал ему письмо большими буквами — всего пару фраз: «Как Вы, благословите? Нам предлагают ехать на Валаам». Помню, я взял такой серьёзный конверт, тщательно запечатал и через отца Антония, который к нему поехал, передал отцу Павлу. А отцу Антонию я не говорил, о чём спрашиваю отца Павла.

Отец Антоний вернулся, и говорю ему: «Что сказал отец Павел?» — потому что я понимал, что отец Павел письменно не ответит, — уже не то зрение, чтобы писать. И Антоний рассказывает: «Отец Павел взял конверт, достал письмо и, не читая, сказал: „Двумя руками благословляю“». Я за голову схватился — теперь точно придётся на Валаам ехать, ещё и отец Павел нас туда посылает.

— Воля Божия…

— А ещё был владыка Нифонт, которого я упоминал, — он очень мне помог первое время. Когда я поступал в семинарию, он был моим духовным наставником. Как-то он приехал в лавру, а я был уже в Даниловом монастыре — как раз в то время, когда уже было дано два благословения ехать на Валаам — от отца Кирилла и от отца Павла. Владыка Нифонт хотел, чтобы я вернулся к нему. Он был архиереем сначала в Хмельницке, потом у нас на Волыни. Ему нужны были кадры. И он раз пять просил Святейшего, чтобы меня отпустили, но тогда я уже жил здесь, в Приозерске. А до того, — не помню, — владыка Нифонт просил за меня или нет.

Потом владыка Алексий (будущий Патриарх) как-то через академию, через ректора нас уже забирал, потому что мы же ещё учились в академии и были насельниками Данилова монастыря. А из Данилова нас не хотел отпускать наместник — архимандрит N.

Он де-факто узнал, что нас уже переводят на Валаам. А он всего год назад просил перевести нас из лавры, ему нужен был человек, который смог бы заняться одним важным хозяйственным послушанием. В лавре я нёс послушание смотрителя митрополичьих-патриарших покоев. Мы принимали Святейшего Патриарха Пимена, когда он к нам приезжал… В общем, я был с этим хорошо знаком.

И вот в Даниловом монастыре была построена патриаршая резиденция, и как только меня перевели в Данилов, то тут же поставили послушаться туда — смотрителем в резиденцию. У отца Геронтия тоже было послушание. А тут — два брата неожиданно уезжают.

Отец наместник, конечно, очень негодовал, благословил не ехать. Мы-то и не предполагали, что там наверху, оказывается, ещё до конца не договорились. Он так очень сурово с нами обошёлся. Всё всенощное бдение (Прим. ред. — название одной из частей суточного богослужебного круга Православной Церкви) его упрашивал благочинный отец Ипполит, который потом был епископом на Украине. В конце концов отец наместник смягчился: «Ну, ладно, поезжайте, только не утоните там».

— А как нашлись остальные четыре человека?

— Двое были из Санкт-Петербургской академии. Это отец Варсонофий — иеромонах при академии, и послушник Вадим — будущий Виссарион, который сейчас на Коневце.

Они к нам присоединились, или, может быть, это мы к ним присоединились... Когда я рассказываю, то получается, что это они к нам присоединились, а когда отец Варахиил — мы к ним (смеётся). Я недавно в газете прочитал об этом и думаю: так, значит, всё-таки мы к ним присоединились, потому что отсюда, из Петербурга же, формировали первый десант.

И ещё было два человека из Приозерска — иеромонах Серафим и покойный послушник Леонид. Когда мы уже ехали на Валаам, то заехали сюда, в Приозерск, и взяли ещё двух братьев.

— Мы много раз читали или слушали рассказ нашего Владыки о том, как он вместе с отцом Мефодием в первый раз попал на Валаам. А когда Вы в первый раз попали на остров, какие у вас были впечатления?

— День тот был незабываемый. Это была зима — когда из Питера выехали. А в Питере зима всегда слякотная, сырая — «зима — не зима». А здесь, когда уже ехали в сторону Приозерска, было как в сказке. То есть была хорошая, красивая, снежная зима, небольшие, но были морозы. Ехали и удивлялись: все деревья, сосны, ели — как они покрыты красивым зимним убранством!

В Приозерске поехали на причал. Я не запомнил, какая это была бухта. Отец Варахиил думает, что с Владимирской бухты мы отплывали, но я что-то этих пейзажей не припоминаю, когда сейчас там бываю. Поэтому думаю, что здесь, в Кузнечном, с грузового причала — откуда возят щебёнку — мы и отплывали. Пейзаж запомнился здешний.

И вот, мы видим, как к нам приближается рыболовецкий кораблик, ломая перед собой лёд... До этого там пытались прорваться финны, но на Ладоге было неспокойно и они не смогли пройти. Отец Виктор, помолившись в академии царскосельскому образу Божией Матери «Знамение», нам сказал: «Всё, проедете».

По-моему, через день мы собрались и поехали. В шхерах был очень толстый лёд, и мы перенесли по нему свои вещи до того места, куда смог пройти корабль. Пока он пробивался через лёд, чтобы подойти как можно ближе к причалу, у него на кухне перебилась вся посуда. На рыболовецком судёнышке была небольшая уютная кухонька, в ней было тепло и мы пили там чай. Плита там была чуть ли не дровяная.

Когда мы погрузились и отправились, уже был солнечный день и Ладога была спокойная, то есть не было плавающих льдин — она была открытая и тихая. Мы быстро проплыли без всяких испытаний. Вокруг — красота и тишина.

Когда причалили в Никоновскую бухту и выгрузили вещи, сразу же стемнело. Обратно кораблик шёл в темноте и без проблем вернулся.

Помню на пристани болталась одна неразбитая лампочка. На Воскресенском скиту кто-то жил — скорее всего, экскурсоводы. По-моему, там была какая-то туристическая организация. На Валааме в то время была воинская часть и вещи нам помогли перевезти солдатики — помогли всё загрузить и выгрузить. А поселили нас в так называемый «морской домик» рядом с Зимней гостиницей. Я потом рассказал отцу Павлу (Груздеву), в каком домике мы живём. Сам отец Павел был старенький, на Валаам и никуда вообще особо не ездил, только мы к нему приезжали.

Летом валаамских туристов поселяли туда, а стоял декабрь месяц, и помещения в этом доме, конечно, никто не протапливал, поэтому там всё промёрзло. Были печи, но сухих дров не было. То ли так случилось, то ли умышленно, но из дров почему-то была привезена только осина, причём сырая. И нормальных дров, чтобы согреться, было не найти.

Хорошо, что было электричество и были обогреватели. Мы брали с собой какие-то шубы, так что, с Божией помощью, не замёрзли.

Потом, когда монастырю отдали часть центральной усадьбы, мы оттуда переселились и вместо нас туда поселили наших моряков, поэтому этот домик стал называться «морским», а сейчас он зовётся «Администрация».

— А когда Вы впервые зашли в собор?

— Мы пошли в тот же день, как приехали, потому что знали, что последняя братия перед уходом с Валаама ударили 12 раз в колокол. И мы с отцом Геронтием тоже решили: «Давай заберёмся на колокольню, посмотрим — есть ли там, во что звонить?»

Поднялись, и там, к нашему счастью, был огромный колокол с язычком. Правда, колокол не родной — он был привезён музейщиками откуда-то с Всехсвятского скита. И мы 12 раз ударили в знак начала возрождения Валаамской обители, начала монашеской жизни, новой жизни.

— Когда зашли в нижний храм, какие у вас были первые впечатления?

— Очень радостные, потому что думали, что окон и дверей не будет, но увидели, что они всё-таки есть, да ещё и печи, ещё и дрова там были неплохие. Ещё и истопник там был. Отец Виктор (Прим. ред. — наместник монастыря) с кем-то договорился и какой-то парень первое время там топил. Так что мы очень обрадовались.

Из Питера мы взяли с собой престол, жертвенник — в храме Владимирской иконы Божией Матери изготовили, и богослужебные сосуды с собой взяли.

— А отец Виктор, получается, раньше вас приехал на Валаам?

— Тогда он не приезжал. Всё, что требовалось, отец Виктор собирал и отправлял. Первое время мы без иконостаса служили.

— То есть храм был относительно чистый, когда вы пришли?

— Да. Ничего из того, что было до нашего приезда, тогда уже не было — ни склада, ни картошки… Ведь отец Павел же рассказывал, что в соборе было картофельное хранилище, когда он ездил на Валаам ещё в 80-х годах.

— А разве не мясобойня там была? Я в чьих-то воспоминаниях об этом читал…

— Нет, он не говорил про это. Отец Павел говорил, что, когда он приезжал, в храме было картофелехранилище. Рассказывал: «Приехал я на Валаам, там мужики валаамские. Я говорю им: петь будем, служить будем, — они мне морду набили. А в следующий раз я был поумнее — взял водки, приехал и говорю: „Мужики, как попасть сюда, в храм?“ И дал им бутылку водки. Они: „Как тебя зовут?“ — „Отец Павел“. — „А, отец Павел, пойдём“, — и они открыли».

Летом в те годы на Валаам регулярно ходил двухпалубник, то есть ходили туристические корабли. Отец Павел брал билет и ехал на Валаам. Ходил там по скитам, молился. Несколько раз я приезжал к нему из лавры, когда он жил в Верхне-Никульском. И когда приеду, он каждый раз мне всё про Валаам рассказывал. Мы приезжали к нему с отцом Геронтием, с будущим владыкой Нафанаилом, и он тоже много про Валаам говорил. Я только потом сообразил, к чему это он…

— Потому что хотел, чтобы вы стали насельниками на Валааме, возродили монастырь?

— Не знаю, чего он хотел, но он, видимо, знал (Прим. ред. — то есть предчувствовал), что дальше будет, что я буду на Валааме. Потому что он всё детально рассказывал про монастырь — как там, что, где часовня есть, а где — нет...

— Он, очевидно, очень любил Валаам?

— Да, очень любил. Я даже удивлялся, с какой он теплотой всё рассказывал, и очень сокрушался… В один из годов приезжал — Владимирская часовня ещё стояла у Владимирского моста. Говорит: «В другой раз приехал — уже сожгли. Вот привёз угольки в баночке». Даже так. То есть он настолько скорбел, что её сожгли, что привёз с собой угольки как благословение.

— А регулярно служить на Валааме Вы когда начали?

— Сразу стали служить.

— Каждый день служили?

— Да, суточный круг. Вот приехали — и вечером сразу стали служить. А литургию мы служили по средам, пятницам, субботам и воскресеньям.

— Местные жители ходили на литургию, причащались?

— Приходила молодая пара, экскурсоводы Таисия и Иоанна постоянно причащались. На Рождество Христово местные жители пришли, человек семьдесят. Мы даже удивились. Они, наверное, не понимали, что происходит, не понимали, для чего мы сюда приехали. Поначалу каких-то конфликтов не было. У них, вероятно, был интерес — что там монахи делают, как возрождают монастырь?..

Я так понимаю, что к нашему приезду всё вычистили, потому что храм был убран. А отец Павел в 80-ых застал там овощехранилище, другие же люди, туристы, которые приезжали на Валаам, говорят, что было очень сильно загажено, в прямом смысле…

— Нам часто рассказывали про конфликты с местными жителями. На начальном этапе их не было?

— Нет, в первую зиму ничего такого не было. Правда, когда мы звонили благовестом на рождественскую ночную службу, отец Варсонофий говорил, что кто-то нервничал, кричал: «Они нам спать не дают, буду стрелять!» Но его успокоили.

Когда отец Андроник приехал, встал вопрос — куда его поселять? Мы к ним обратились, ему дали комнату в Зимней гостинице. Ну, мы думали, будет отдельно жить — как игумен обители, — а потом он пришёл к нам и говорит: «А нет у вас комнаты, чтобы с вами жить?» Мы спрашиваем: «А Вам там не нравится?» — «Там комнату-то дали, но туалет всегда заперт: ни сходить, ни помыться…»

Тогда мы пошли спрашивать в больничку, зная, что там были покои игумена Дамаскина (Прим. ред. — с 1839-го по 1881-ый год игумен Дамаскин был настоятелем Валаамского монастыря). Пришли к старшей сестре: «У нас игумен приехал, негде жить. Нет ли у вас свободного жилья?» Она говорит: «Есть, только оно холодное. Там никем не занято». — «А покажите». Она открыла нам, это оказались игуменские покои, где сейчас живёт владыка Панкратий, нынешний наместник обители.

— Это угловой подъезд во внутреннем каре?

— Да. Там ничего медицинского не было. Там уже был свой туалет (конечно, выгребной), но чистый, и чистые помещения. Ну и мы спрашиваем: «Разрешаете нам здесь жить?» — «Да, пожалуйста, живите». Мы даже скрыли свою радость — боялись показать её, потому что это же — игуменские покои, и как раз для нашего отца Андроника. Там он и поселился. Тогда речь не шла о передаче корпуса, не было такого: «наши», «ваши». Есть свободное помещение — заняли, протопили и живём. И это было для нас, конечно, большое счастье!

Потом — трапезная… Заходим, смотрим помещение, — где нынешняя братская трапезная, — а оно тоже не занято, никого нет. Какой-то там паркет лежал, по-моему, — собственность музея. Обращаемся к музейным работникам — по-моему, к Рудиной — жене директора музея В. В. Рудина.

И тоже мы говорим так: «Нам негде собраться. Трапезной у нас нет, а старая монастырская трапезная пустует. Что у вас там?» Она говорит: «Ничего там нет. Ну, берите, занимайте». И тоже не судили так — «наше», «ваше». Мы, конечно, тогда тоже очень обрадовались — это же полноценная монастырская трапезная с поварней!

А потом мы стали их немножко теснить. Вот это помещение угловое, в келарской, где сейчас склад продовольственный с подвалом, — в подвале у них ничего не было, а сверху лежали какие-то музейные вещи. Мы попросили: «Нам склад нужен, а у вас там почти ничего нет. Вы можете куда-нибудь перенести это?» И они нам говорят: «На следующей неделе», потом снова — «На следующей»… И мы поняли, что они тянут время, не хотят отдавать.

Потом были конфликты с председателем местного поселкового совета, тоже из-за помещений, потому что они сдавали эти помещения в аренду… Мы говорим: «Вот там пустуют квартирки, во внутреннем каре, — они нам нужны».

Уже стали братия подъезжать, отец Борис (Шпак), покойный отец Феофан (Краснов), их тоже надо было куда-то поселять, плюс паломники появились. А местная поселковая власть сдавала комнаты питерским. Питерские приедут, лично им деньги заплатят и всё лето живут, рыбачат, ещё что-то делают. И, конечно, местная власть не хотела терять свои доходы.

— А ещё нам рассказывали, что пьяные жители драться лезли. Такое бывало?

— Что-то было, но случаев, чтобы кого-то из братии побили, не припомню. Потом, когда я уже уехал с Валаама, такие случаи, говорят, бывали.

— А еду вы где брали?

— Когда выезжали из Данилова монастыря, взяли с собой.

— Так много взяли?

— Сколько смогли. Келарем там был покойный отец Даниил, духовник, мы у него тоже исповедались. С благословения наместника он дал нам много овощей, продуктов.

Не помню, чтобы нам дали продуктов в Питере. У них там у самих, по-моему, не особо было… Фактически продукты у нас были только те, которые мы взяли с собой из Данилова монастыря. Может, остальные люди думали, что на острове нам всё купят? Хорошо, что мы взяли картошку, свёклу, морковку.

А хлеб был на Валааме, пекарня работала. Хлеб покупали. Какие-то деньги нам дали — тоже отец Даниил. Наверное, были деньги и у отца Варсонофия. Сахар, чай тоже покупали.

Но где-то к Великому посту овощи кончились, и пост мы провели без овощей — трудновато было. На Валааме один только лук у них был. Потом уже познакомились с местными, купили у них картошки, помню, на Пасху.

— А что в пост ели?

— Кашу варили. Каждый день — гороховый суп. Надолго горохового супа наелись (смеётся).

Помню ещё, перед первой Пасхой приходит телеграмма от отца Иакова: «Тебя вызывает отец Кирилл». Я сказал об этом отцу Варсонофию и — поехал. А уже недолго было до Пасхи, потому что я возвращался с куличами — купил куличи. На Валааме нам самим их было не испечь, а другие не стали бы печь их для нас.

С этими куличами такая история. Тогда же с Валаама летал вертолёт в Хелюли (Прим. ред. — Хелюля — посёлок городского типа в Сортавальском муниципальном районе Республики Карелия), и заключительным рейсом в тот день он летел в Петрозаводск. Я ждал, пока он всех перевезёт, и полетит в Петрозаводск, а оттуда мне на поезд — и в Москву.

И вот когда я сел в поезд, то стал понимать, что у меня появилось другое восприятия внешнего мира. Полгода мы прожили на Валааме без московской суеты, без столпотворений людей, и мы были этому очень рады. А в поезде я понял, что рад людям, которые мне встречаются. Даже удивился, думаю — надо же! Москва стала какая-то другая, все люди для меня стали другими.

Когда возвращался, в Петрозаводске нужно было проходить таможню. Там всё так проверяют, будто садишься в лайнер и летишь за рубеж. А я с этими коробками — с яйцами, с куличами, и ещё что-то вёз. Прошёл всю таможню, всё занёс, несколько раз таскал коробки туда-сюда, потому что один всё вёз. Погрузили моё добро в вертолёт, только расселись — отбой, непогода, говорят. И опять в зал ожидания. Перенёс коробки обратно. «Сколько ждём?» — «Ждём два часа». Через два часа объявляют посадку. Опять по полной прохожу всю таможню… Загрузил, сел в вертолёт. Только поднялись — и в нас заряд снега, буря какая-то началась, вертолёт чуть ли не к земле прижимает. «Отбой, выгружайтесь!» Опять вынес коробки обратно. «Сколько ждём?» — «Не знаем». Где-то час подождали и ещё раз всё загрузил, и всё-таки полетели на Валаам. Памятная была история…

Слава Богу, привёз куличи на первую Пасху, яиц накрасили. Потом купили молока, творожку, сделали творожную пасху. Так что первый главный христианский праздник на Валааме встречали по-настоящему!

Недалеко от нашего домика, в котором мы жили, внизу, был дом соседей, они держали корову. Не помню, как звали хозяйку, и не знаю, жива она теперь или нет. За «пожаркой» — за нынешней МЧС — стоял их домик.

— А деньги были у вас?

— К весне они кончились. И продукты — тоже...

— И что вы дальше делали?

—А что дальше делать? Это же не Москва. Это в городе люди что-то принесут, на исповедь придут, на молебен, на Литургию, свечи возьмут. А здесь никто не ходит. Одни Анна и Таисия, и ещё одна молодая чета. И мы не знали уже как жить, только на Бога надеялись. И вот весной пошли первые паломники — первый рейс корабля «Короленко».

— У вас была организована церковная лавка?

— Да, лавку организовали. Люди исповедовались и причащались, привезли продукты. А отец Геронтий, — он ещё пораньше, как уже стали продукты заканчиваться, — написал своим чадам и какие-то посылки приходили. Конечно, очень здорово поддержали нас первые приехавшие паломники. Они и деньги пожертвовали, и одежду привезли, и продукты. И мы поняли, что Господь нас не оставит, будем как-то жить.