Отец Герман (Рябцев): «Заблуждение, что в монахи идут неудачники»

Известный советский рок-музыкант Геннадий Рябцев, работавший с Владимиром Кузминым и Юрием Антоновым, оставил мирскую жизнь 30 лет назад и через пять лет принял монашеский постриг с именем Герман. Теперь отец Герман – регент хора московского подворья Валаамского монастыря.

– Отец Герман, в апреле исполнилось 25 лет со дня Вашего монашеского пострига, накануне знаменательной даты Вы написали в своем телеграм-канале, что пересмотрели отношение к своему творчеству 80-х, к песням, созданным до того. Как известный музыкант Геннадий Рябцев, работавший с Владимиром Кузминым, Юрием Антоновым, имевший сольный проект в Росконцерте, кардинально изменил свою жизнь, уйдя в монастырь? Что поменялось в Вашем отношении к себе молодому?

– Раньше в монастыре мне было как-то неудобно за своё "домонашеское" творчество. Сейчас, будучи 60-летним иеродиаконом Германом, я смотрю на музыку молодого, верующего паренька по имени Гена Рябцев и вижу музыканта, который писал неплохие песни, ездил на гастроли с известными артистами того времени…

Смущение исчезло, когда я отреставрировал два своих старых альбома: "Dаta" (1986) и "Я всегда был здесь" (1988). Пришлось изрядно потрудиться, но оно того стоило. Я понял, что мне не о чем переживать, и стыдно быть не должно – нормальная музыка, наивные стихи…

– Мой любимый музыкант был Питер Гэбриэл. Также Фил Коллинз, Joe Cocker, Led Zeppelin, Genesis, Pink Floyd, King Crimson и т.п. И если говорить о моих сольных домонастырских альбомах, то это была техно-этническая музыка, с элементами восточной мелодики. На рок-фестивале "Рок-панорама-87" мой стиль определили, как "тяжелая психоделия".

– В миру принято считать, что человек уходит в монастырь, если в его жизни случается что-то необратимое, и никто кроме Бога уже не поможет…

– Да, есть такое заблуждение, что люди идут молиться в храм тогда, когда им плохо. Когда же у них все в порядке, забывают про храм. О монашестве у людей нецерковных такое же представление. Они считают, что в монахи идут исключительно неудачники. Это пришло из западных фильмов и книг, но это не так. Просто Господь тебя призывает и всё.

Настоящий монах получается из того, кто пришёл в монастырь с желанием быть похожим на святых. Кто с самого начала понял, что покаяние – это изменение умного видения. У нас молодые люди приходят в монастырь поработать во славу Божию, чтобы впитать в себя церковный дух и монашеский образ жизни. Кто-то остается, кто- то уезжает обратно в мир.

Кстати, в прошлые века к таким молодым людям, прожившим в монастыре несколько лет, в миру выстраивалась очередь из невест. У такого мужчины есть духовный стержень, это благочестивый человек, получивший специальность, и который может прокормить семью.

– Вот вы сказали, кто-то возвращается, но вы остались на Валааме... Бесы не искушали вернуться в мир, на сцену под аплодисменты, не нашептывали: "Гена, зачем..."?

– Про бесов я вам не расскажу, такие вещи не озвучиваются. Но, да… Было сильно. Человек никогда не смог бы стать монахом, если бы хозяевами положения были демоны. Главный – Господь! Он попускает врагам рода человеческого "проверять" нас. Но только в ту меру, которую человек может выдержать. Если мы падаем, то исключительно по собственному нерадению.

Без благодати Божией никто бы не смог стать монахом или благочестивым мирянином. Господь все творит! Когда Господь дает благодать, и человек ее чувствует, то ему вообще больше ничего не нужно. Ни-че-го! Самое важное – это мир в душе.

И когда приходит время сомнений, искушений каких-то: " А ты уверен? Ты правильно сделал?", в первую очередь, вспоминаешь эти состояния, когда тебя Господь посещал, и думаешь: "Ну, я же был свидетелем, я видел Бога..!"

– Насколько долгим был этот путь – от звезды шоу-бизнеса до монаха, иеродиакона Германа?

– Первый раз на исповедь и причастие меня сподвигла жена Володи Кузьмина Татьяна Артемьева, талантливейшая поэтесса. Это было в начале 80-х. Тогда я работал в Сочи. Исповедоваться поехал в Гагру. До этого я ни разу не исповедовался.

После первой исповеди и причастия появилась реальная потребность ходить в храм. И когда я приезжал на гастроли в какой-нибудь город, то в первую очередь спрашивал, где есть ближайшая церковь, и шел на службу. В 1983 году я переехал в Москву, работал в группе "Динамик" Володи Кузьмина. Потом была работа у Юры Антонова, сольная карьера в Росконцерте – гастроли, поездки.

Уехал в Англию, выступал там со своими песнями в клубе. Но в результате понял, что своим ты будешь исключительно там, где ты родился. В 1989-м во время причастия меня так "вставило", что я ни с кем вообще не захотел общаться. Вошёл в квартиру и сразу же вырвал телефонный шнур: "Все. Аминь!"

Ходил в храм, молился, книжки читал...

– Как вы попали на Валаам?

– В декабре 1991 года архимандрит Кирилл (Павлов) благословил меня ехать в Валаамский монастырь. Обитель только начинали восстанавливать – и нужны были люди: певчие, чтущие… Когда я приехал на остров, там жили всего восемь человек. Разруха была полная. Я сразу стал регентом Валаамского братского хора.

– Как-то в Одессе я услышал знаменный распев в исполнении хора Анатолия Гринденко. Я был настолько впечатлен, что решил заняться изучением этого дивного распева.

Сейчас многоголосное пение звучит почти во всех наших храмах, а знаменный распев поют единицы, он считается уделом старообрядцев. Знаменный распев, как древняя молитва, погружает человека внутрь себя. Для меня церковные песнопения – это прежде всего молитва.

Когда я занялся записью церковной музыки, мне было важно донести каждое слово. Задачей было разговаривать с людьми на их языке, в музыкальном плане, используя при этом древний материал. Я умышленно никогда не записывался в храме, только в студии. Делалось это исключительно для того, чтобы добиться правильного звука, который можно откорректировать: регулировать объем, динамику, баланс между голосами. По мне так это был обычный творческий подход.

Знаменщики (к чести сказать, не все) на меня тут же набросились – что это за модернизм такой! Но были люди, которые понимали, что происходит и зачем это все. Мне очень помогла профессор кафедры древнерусского пения Санкт-Петербургской консерватории Альбина Никандровна Кручинина. Она научила меня не только расшифровывать древние рукописи, но и понимать их музыкальную форму. За что я ей признателен по гроб! Благодаря Альбине Никандровне я собрал громадное количество материала в рукописном отделе Российской Национальной библиотеки, что в Санкт-Петербурге. Многие из этих песнопений потом стали частью музыкальных альбомов, выпущенных на CD в 90-е годы.

Феномен Валаамских песнопений того периода заключался в том, что в них были соединены две древние традиции: знаменная и византийская. Древне-русская знаменная монодия (одноголосие) сопровождалась византийским исоном (контрапункт в нижнем регистре). Но в нашей редакции исон звучал не так, как у греков. Немножко по-своему. И такое исполнение стало называться "валаамским пением".

– Расскажите о записи вашего первого альбома "Се Жених грядет", он широко разошелся и даже был издан в США.

– Когда я приехал на остров и организовал там более или менее приличный коллектив, то стал записывать наши службы на кассетный магнитофон (в 90-е такие магнитофоны назывались "мыльницами"). Владыке Панкратию (наместник Спасо-Преображенского Валаамского монастыря – ред.) записи понравились. Он благословил нас на издание нашего первого альбома "Се Жених грядет".

Когда альбом был записан, я поехал в Санкт-Петербург на подворье "похвастаться". Пришёл к отцу Игумену, а у него были гости из Америки: протоиерей Василий Роудз и послушник Джеймс Паффхаузен – будущий митрополит Иона, предстоятель православной церкви в Америке. Альбом произвел на них такое сильное впечатление, что они предложили издать его в США.

И действительно издали, под названием "Chants from Valaam", и пригласили меня в Калифорнию на презентацию. А через два года мы записали еще один альбом на английском языке "Taste The Fountain Of Immortality" ("Источника бессмертного вкусите") на студии ГДРЗ, нам ее аренду оплатил Никита Сергеевич Михалков. Этот альбом до сих пор продается в Америке.

– Сколько всего дисков церковной музыки вы записали за годы монашества?

– Создано 36 альбомов. Несколько так и не опубликованы. Сейчас я отреставрировал и выложил в сеть свой любимый альбом, который так и не опубликовали – "Нарекаци/Слово и Музыка". Стихи армянского святого Григора Нарекаци, к которым я написал музыкальное сопровождение. Альбом был записан в 2009 году, но он так и не вышел.

– Вы уже несколько лет являетесь регентом хора Валаамского подворья в Москве, как вы пережили пандемию – трудно было, когда все храмы закрылись?

– В пандемию было сложно. Нас на месяц закрыли полностью. Люди не могли прийти к своему духовнику... Вся эта обстановка очень тяготила. Остались на подворье несколько человек, только те, кто здесь живут, в том числе и я. Пришлось петь одному все службы в пустом храме.

– Что вам нравится больше – петь или аранжировать?

– Я – певец. Это то, что я умею делать профессионально.

– Вы ведете свой телеграм-канал, соцсети. Интернет в монастыре не возбраняется?

– Смотря как использовать и для чего. Топором можно убить человека, а можно дрова рубить. Так же и с компьютером. Есть братия, кому общение в виртуальном пространстве необходимо. Это, как правило, отцы на руководящих должностях. Всем остальным вход в интернет закрыт!

– Интернет сейчас есть у всех в телефоне, и не проверишь, кто что там смотрит, по делу или нет...

– Это монастырь. Монах не может нарушать благословение. Это же не полиция: "не пойман – не вор". Здесь люди Богу служат: нет благословения, значит нельзя.

Беседовала Анна Горбашова, РИА Новости