Для нас главное сейчас не четки, а лопата

ЗА ДВА тысячелетия, прошедших со времени Иоанна Крестителя, а именно его принятого считать первым монахом, хотя такого понятия тогда не существовало, суть монашеской жизни не изменилась. Но изменилось время, а с ним и люди. Об этом наш разговор с игуменом Спасо-Преображенского Валаамского монастыря архимандритом Панкратием.

- Подъем монашества наблюдался в начале девяностых годов, - говорит отец Панкратий. - Именно тогда в обители пришло наибольшее число людей, способных к монашеской жизни и искренне желающих ее. А сейчас такое впечатление, что их становится все меньше и меньше. Недавно я беседовал с епископом Орехово-Зуевским Алексием, председателем Синодальной комиссии по делам монастырей и с наместником Саввино-Сторожевского монастыря отцом Феоктисто.м. Отец Феоктист рассказывал, что сейчас в его монастыре шестьдесят насельников, но за три года, что прошли с момента возрождения этой обители, через нее прошло около шестисот человек! То есть из десяти кандидатов оставался только один. Мы размышляли, почему стало меньше людей, приходящих в монастыри по призванию. И пришли к выводу: наверное, потому, что сейчас идет смена поколений. Чаще всего в монастыри приходят молодые люди от двадцати до двадцати пяти лет - то есть те, чьи детские и юношеские годы пришлись на перестройку и постперестроечное время, когда появились свобода слова, мысли и всего прочего. Свобода-то появилась, а вот внутреннего стержня, позволяющего правильно ее использовать, у молодежи не было. Какую пользу для души могут принести грохот рок-музыки, увлечение компьютерными играми, пропаганда насилия и секса, сплошь и рядом предлагаемая телевизионными каналами? Живя в мире, человек хочет не хочет пропитывается всем этим, становится духовным калекой. И даже если он потом спохватывается и поворачивается лицом к Богу, ему бывает очень трудно исцелить свою душу, потому что приходится ломать себя буквально во всем.

- Говорят, что в монастырь нередко приходят люди, у которых не сложилась жизнь в миру, это правда?

- Рассматривать монастырь как какое-то изолированное убежище от мирских бурь и скорбей невозможно. К нам часто приходят люди, покалеченные алкоголем, наркотиками, лжеучениями... Они хотят, конечно, остаться, но иногда просто не могут. Потому что монашество - это призвание, это тяжелая жизнь, подвиг. Например, для того чтобы преуспеть в молитве, надо всего себя выстраивать. Святые отцы говорят, что молитва, духовная жизнь - это наука из наук, ведь человек учится управлять движениями своей души, пытается познать самое себя. Борьба со страстями - это тяжелый труд, мучительный даже. И когда человек начинает постигать монашескую жизнь по-настоящему, видеть ее истинную суть, понимать, что его представления об иночестве были поверхностными, - бывают разочарования и, как следствие, уход из обители. Поэтому через послушание в монастыре проходят многие, а остаются единицы. В монастыри должны приходить только люди, которые призваны Богом на такое служение и способны этот призыв услышать...

- А как определить: призван человек или не призван?

- По его отношению. Если он пришел ради Иисуса, а не хлебного куса - это видно. Он привычен к службам, любит молиться, интересуется духовной жизнью, читает святых отцов.

- Но ведь это дело всех христиан, а не только призванных.

- Для мирянина это только часть жизни. Может быть, большая, но все же часть. А для монаха это вся жизнь. Просто вся. Потому что все, что он делает, он делает во славу Божию, а не ради каких-то своих интересов. Вот его свеча в этой жизни перед лицом Божиим. В миру это невозможно. И если человек приходит в монастырь именно с таким сознанием, с таким чувством, то явно, что его Господь призывает. И именно таких людей становится меньше, к сожалению.

- Вот отрекается человек от мирских соблазнов, от внешней суеты и приходит в монастырь для духовной жизни. А ему говорят: давай-ка становись, брат, в церковную лавку и торгуй. Или назначают его заниматься строительством, реставрацией - на такое послушание, где много контактов и связей с мирскими людьми. Думает человек: ''Как же так, я ведь от этого ушел?.."

- Преодолеть в себе противоречие между миром и внутренним отрицанием духа этого, мира, зла, которое им правит, - это большое испытание, которое проходят далеко не все. И далеко не все понимают суть этого испытания. Как сохранить дух Евангельский, дух Христовых заповедей и не повредиться, будучи окруженным и погруженным в эти мирские заботы?..

Я задавал этот вопрос старцам, когда посещал святую гору Афон... Понимаете, между человеком, который, например, торгует в лавке здесь, в монастыре, и человеком, который работает в магазине в миру, - огромная разница, если каждый из них делает свое дело сознательно. Разница в том, что, занимаясь вроде бы одним и тем же, первый рассматривает это как послушание, как служение Богу, в то время как второй сознательно работает на свой кошелек. И если человек исполняет свое монастырское послушание с молитвой, с памятью Божией, это не соблазнительно ни для его служения, ни для его духовной жизни.

- Понятно, что монастырь живет по другим законам, но все же обеспечение его жизнедеятельности предполагает тесную связь с окружающим миром: нужно искать дополнительные средства на обеспечение братии всем необходимым, нужно проводить строительные и восстановительные работы, заботиться о благолепии храмов... Как определить ту грань, где заканчивается необходимое и начинается роскошь?

- Да, соблазн увлечься стяжанием ради стяжания, развивая тем самым этакую монастырскую гордыню, существует. Но ведь мы ведем, например, строительство не ради того, чтоб строить, - мы не строительная организация и не реставрационная мастерская. Монастырь призван прежде всего создавать условия для духовного возрастания братии, а все остальное - только средства к тому. Но какая же душа христианская не скорбит, когда видит оскверненную святыню или храм, который вот-вот может развалиться? Что же мы будем спокойно на это взирать, что ли? Есть такая

точка зрения: давайте не будем искать средства, благотворителей, не будем торговать, принимать туристов - у нас есть маленькая церквушечка, в которой мы будем потихонечку молиться и жить в душевном покое. Но эту точку зрения я считаю преступной, потому что мы оказываемся в этом случае предателями своих отцов. Они все это создавали, а мы даже не способны поддержать созданное ими в жизненном состоянии ... И ПОТОМ, ЛЮДИ, К КОТОРЫМ МЫ обращаемся за помощью, благотворители, - они, общаясь с обителью, тоже понемногу преображаются, начинают понимать, что забота о мирском благополучии суетна, а то. что они делают для обители, - вечно, потому что это - ради Бога. И когда мы видим, что человек не только нам помог, но и душе своей помог, - радуемся: значит, мы не напрасно трудимся.

Мы должны еще помнить, что высокие степени монашеской жизни - молитвенный подвиг, безмолвие, пустынничество - далеко не всем доступны. Для иных бывает спасительно заниматься трудовыми, попечительными, хлопотными послушаниями, потому что, если правильно их исполнять - безропотно, сознавая, что это жертва Богу, тогда и они благотворно действуют на душу. А если человек, закатив в молитве глаза и перебирая четки, будет спокойно взирать на запакощенные стены храма - это не поможет ни его душе, ни духовному росту, ни чему другому... Мы должны научиться жертвовать даже своей духовной жизнью, какой она нам представляется. Потому что, возможно, для нас главное в настоящее время не четки, а лопата. Ну а лучше - чтобы в одной руке были четки, а в другой - лопата. Это будет правильно.

Г-та "СМЕНА" № 255 (22437) Виктория Морозова