О скитах Валаама

«Как и святой Афон, Валаам, поныне, - светит. Афон - на юге, Валаам - на севере. В сумеречное наше время, в надвинувшуюся "ночь мира" - нужны маяки» - эти строки писателя Ивана Шмелева сразу всплывают в памяти, когда теплоход в густом предутреннем тумане начинает швартоваться в Большой Никоновской бухте. На свете много красивых мест, гораздо меньше — мест светлых, которые как тот негасимый маяк — влекут и манят, спасая в любые времена. Кто хоть раз побывал на Валааме, знает, о чем речь. Он очаровывает сразу, погружая душу в редкую благодать... Так в чем же секрет этого карельского архипелага?
Суровые скалы в ярких пятнах цветочной поросли, могучие сосны, цепляющиеся за камни осьминожьими лапами корней, папортники «доисторических размеров» и мшистые утесы — все это очень впечатляющая, завораживающая — но форма. Душа же острова — в другом. Здесь каждый уголок «намолен». Даже не особо воцерквленный человек чувствует это сразу. Несколько десятилетий лихих атеистических послевоенных времен, когда в монастырских кельях обосновались работники Рыбпромкомбината Сортвальского района и чуть позже Дом инвалидов и престарелых Карельской АССР, а храмы и скиты были закрыты на замок, округу продолжал оглашать звон большого Воскресного колокола Спасо-Преображенского собора. Он ежедневно созывал новых обитателей острова на работу, и гул его достигал самых отдаленных скитов, временно обезлюдевших, давая надежду на будущее возрождение обители.

Это произошло в конце 1989 года. В сентябре того года Совмин Карелии решил вернуть главный собор и скиты Ленинградской епархии, и уже в декабре на берег ступили первые шесть монахов, которым предстояло вернуть Валааму славу «монастырского острова», которую он обрел еще в XVIII веке. Сейчас над Монастырской бухтой торжественно возносятся лазурные купола возрожденного Спасо-Преображенского храма, тут и там по берегам из карельских зарослей выступают островерхие колокольни и золоченые купола. И если главный собор монастыря в так называемой Центральной усадьбе — это сердце Валаамского монастыря, к которому тянутся многочисленные паломники, то спрятанные в островной глуши скиты — это душа Валаама. О них наш рассказ...

По скитам...

Главное во всяком путешествии — найти хорошего проводника. Нам повезло: гид Галина — человек искренне влюбленный в Валаам. Потому рассказы ее — это не простой набор фактов, это повествование о людях нынешних и давно ушедших, как о самых близких и дорогих. Слушая ее, переносишься на века назад будто во вчерашний день. Временами даже начинаешь путаться: а жив ли до сих пор схимонах, о котором звучит пронзительная история?

Из ее рассказов сплетается удивительный узор, в котором каждый скит имеет свое место и особое предназначение. Никольский, что высится златокупольным «маяком» у входа в Монастырскую бухту — некогда играл роль скита «таможенного». Местная братия встречала челны и баркасы, направлявшиеся в монастырь, строгим досмотром. На Святой земле не место всему бесовскому, потому оружие, табак, алкоголь летели за борт. А если кто из гостей и сам был «во хмелю», то отправлялся на ближайший небольшой островок с говорящим названием «пьяный» — до полного отрезвления. Говорят, на дне Ладожского озера по сей день находят бутыли с запретным «зельем». А когда компания «Россети« в 2009 году проводила кабель по дну Ладоги, то у берегов Никольского скита было обнаружено множество бутылочных донышек - от разбитых о скалы сосудов. Когда-то этот суровый по нравам скит был одним из самых ярких на Валааме. Образ храма во имя Святителя Николая Мирликийского до глубины души поразил автора «Трех мушкетеров» Александра Дюма во время его путешествия по карельским землям. «Заходили мы в монастырскую бухту и видели нечто удивительное. Храм играл как драгоценность, вынутая из зеленого бархатного футляра» - примерно так писатель охарактеризовал свои впечатления. В тот момент, по задумке зодчего Алексея Горностаева, создавшего это творение в древне-русском стиле, храм был красного кирпича, с серебряным шатром и золоченным куполом. На высоком берегу, под лучами солнца он и впрямь играл и переливался, как редкая драгоценность. Уже после появления Спасо-Преображенского собора, по словам Галины, Никольский скит было решено сделать более «смиренным»- он был выкрашен в белый цвет, шатер покрыт бирюзовой краской и лишь купол-луковка продолжал гореть золотым светом. Сегодня братия скита уже не занимается строгим досмотром приезжающих: их удел — молитвенные служения.

В самый старый и самый большой скит Валаама — Всесвятский — добраться не просто. От глаз людских он скрыт в глубине острова и ведет к нему старинная дубовая аллея. Братия этого скита, построенного там, где в XVI веке располагалась церковь преподобного Александра Свирского, живет по одному из самых строгих уставов. Три дня в неделю — понедельник, среду, пятницу — они проводят в молчании, вкушая только растительную пищу. В остальное время они так же держат строгий пост. Женщинам на территорию этого скита разрешен вход только раз в году - в первое воскресенье после дня Святой Троицы, на престольный праздник скита Всех святых. А потому, пока коллеги-мужчины отправились в храм смотреть редкие фрески, мы за воротами наслаждались благоуханием розовых кустов и водицей из скитского колодца, выбитого в скалах. А заодно рассказами об удивительных монахах-молитвенниках, коими был славен скит во имя Всех Святых. И среди них были не только старцы минувших лет — знаменитые Клеопа, Феодор и Леонид, но и наш современник — отец Серафим (Барадель / Покровский), который до недавнего времени был настоятелем Всесвятского скита. Француз по крови, они проникся верой православной на Афоне, и отправившись оттуда в Эссекс — к старцу Софронию (Сахарову), 20 лет был его учеником и келейником, впитывая его духовною мудрость. «Предстоять пред Богом — вовсе не значит стоять перед иконами, но чувствовать Его в своем глубоком сознании как наполняющего Собою все» - говорил отец Софроний. И этому наставлению следовал схиигумен Серафим, отправившись уже после кончины старца в Россию. Много лет он наставлял братию Всесвятского скита, но недавно по состоянию здоровья покинул Валаам, проповедуя теперь в Подмосковье. Но на «монастырском острове» память о нем жива. «Наш Д,Артаньян» - ласково называют его православные волонтеры, хотя от подверженного страстям гасконца смиренный и благочестивый Барадель отличается радикально.

Маленький деревянный Коневский скит, приютившийся на берегах внутренних Игуменских озер в самом глухом уголке Валаама – место уединенное и таинственное. Добравшись до него по грунтовым петляющим дорожкам и заглянув в черную воду бездонных ледниковых озер, в которых, как в зеркале, отражаются мохнатые ели – ощущаешь себя сказочной Аленушкой в чудесном лесу. Именно это место избрал для своего отшельничества будущий настоятель Валаамского монастыря отец Дамаскин, проведший в уединенной пустоньке шесть с половиной лет. В небольшой избушке под скалой, покрытой мхом, он усердно молился и строгал деревянные ложечки для трапезы монастырской братии. Девственная карельская природа наводила на мысли о вечном и способствовала философским раздумьям о ценности мира Божьего и места человека в нем. И только темная вода древних озер внушала трепет монаху. Мерещились ему в затонах всякие чудища. Но и они не могли сбить праведника с пути истинного, а лишь давали сил бороться с искушениями. Это мистическое место особым образом воздействует на всех, кто когда-либо бывал здесь. Благословение старенького скитоначальника Сисоя: «Дай Бог получить вам то, зачем приехали», и клич журавлиной стаи над Коневским скитом когда-то так глубоко тронули душу молодого писателя Ивана Шмелева, прибывшего на Валаам в свадебное путешествие, что многими годами позже воспоминания об этом стали толчком для его творческого расцвета. «Умолкнувшие крики тревоги-радости остались в душе моей. Остались накрепко. Эта встреча у валаамской часовни, в лесной глуши, не прошла для меня бесследно. Теперь я знаю это. Отозвалась через много лет, отозвалась неожиданно, в унылые дни жизни, когда я искал себя – и не находил» - писал Шмелев в своей знаменитой книге «Старый Валаам». Ночная Литургия в Коневском скиту стала ярким переживанием и для русского писатели Бориса Зайцева, посещавшего архипелаг в 1935 году. «Служения этого тоже не забудешь, — маленькая, с голубоватым иконостасом в белой с позолотой резьбе церковь, в полумраке, с несколькими свечами у образов, о. Феодор с доброю силой новозаветного Саваофа во всем существе. Тонкий и тихий, старенький ангел Николай на клиросе, небольшим, но верным голосом исполняющий песнопения» - описывал в своем рассказе писатель свои благостные минуты на острове.

Одним их героев его повествований был отец Федор — схиигумен с Порфирьевского острова, ставший добрым ангелом для приезжавших на Валлаам русских эмигрантов. В 30-е годы, когда архипелаг был под властью Финляндии, сюда тянулись россияне, волей судеб оказавшиеся вдали от родины. Для них Валаам — был оплотом Православия и частичкой той России, которой больше нет. Отец Федор встречал гостей на своем уединенном островке вкусными пирогами и душистым чаем, своей благочестивой беседой возвращая мир в их разбитые сердца. «Да и в душе, казалось, что-то наладилось. Не то, чтобы новые мысли или премудрость какая осенили. Ничего особенного нам о. Феодор не сказал. Но вот ощущение, что все в порядке (якобы наперекор всему, что в мире делается, даже многим скорбям в самом монастыре, ибо и монастырь не рай) — ощущение прочности и благословенности осталось. Все хорошо — несмотря ни на что» - писал Зайцев после посещения уединенного скита на Порфирьевсом острове.

Есть на острове и особый, скорбный скит – Смоленский. Строгий белый храм во имя Смоленской иконы Божией матери с черным куполом-шлемом стал последним по времени устройства на дореволюционном Валааме. И связно его появление с переломным событием в истории России — Первой мировой войной. Верховный Главнокомандующий русской армии, дядя императора Николая II, великий князь Николай Николаевич, попросил построить на Смоленском перешейке храм-памятник, в котором бы днем и ночью читали поминовение о погибших на полях сражения русских воинах. Храм был закончен в 1917 году, а иеросхимонах Ефрем, проникшись просьбой Великого князя и большой скорбью, в течение 40 лет ежедневно читал поминовения о павших на поле боя. Кстати, интересна история самого отца Ефрема, который был «крестным братом» Великого князя. Княгиня Александра Петровна, мать Николая Николаевича - женщина набожная, далекая от светских забав — была крестной маленького Георгия (имя Ефрем он получил уже в схиме), отец которого служил в конюшенном ведомстве при Зимнем дворце. В середине жизни Александра Петровна сама становится монахиней, а ее крестник отправляется на Валаам, где в одиночестве молится об упокоении павших. «Много миллионов этих душ. И все они чувствуют эту одинокую молитву неизвестного никому валаамского отшельника, и отрадно им становится. Что не забыт подвиг их...». Возрожденный скит и поныне выполняет свою миссию. «В часовне принимаются записки только об упокоении убиенных воинов и участников всех войн, трагически погибших во время блокады Ленинграда и пострадавших в годы репрессий» - лист с таким печатным текстом лежит на столике в небольшой часовне, где и по сей день читают поминовения о павших в многочисленных войнах XX-XXI столетий. Правда имен стало так много, что списки на поминовение вынуждены передавать и в другие скиты Валаама. Несмотря на скорбность этого места, даже в этом скиту чувствуется всепроникающее умиротворение: крик чаек над серебряной гладью Ладоги, ухоженные клумбы с удивительными сочными соцветиями лилий и пионов, убранные дорожки в окружении вековых сосен и елей, черный крест над белыми стенами храма. И таков весь Валаам – строгость и благость, «мир горний и хрустальный» на суровых камнях, «маяк» в бушующем море, где история старцев прошлого и монахов нынешних сплелась в единый узор в их неустанном молении о России.

По материалам сайта mk.ru