Вадим Базыкин: «Спасая других, спасаешь себя…»

Он принимал участие в уникальных строительно-монтажных операциях. В том числе по снятию на реставрацию и возвращению на исконное место символов Петербурга: Ангела на шпиль Петропавловского собора и Фрегата на шпиль Адмиралтейства; по установке крестов на Казанский и Смольный соборы, Блокадный Успенский храм на Охте, церковь Воскресения Христова у Варшавского вокзала и другие храмы города. А кроме крестов устанавливал опоры под линии электропередач, нефтяные вышки...

Многократно организовывал различные спасательные операции в сложнейших метеоусловиях, непременно участвуя в них. На счету экипажа его вертолёта тысячи спасённых и отчаявшихся. Среди них пассажиры затонувшего парома «Эстония», полярники дрейфующей станции «Северный Полюс-32», рыбаки на Ладоге и Финском заливе, промышленники, монахи, простые люди...

Трагедия парома «Эстония»

В ночь с 27-го на 28-е сентября 1994-го года произошло крупнейшее кораблекрушение в истории Европы. Затонул паром «Эстония» с почти тысячью человек на борту. Всё произошло настолько быстро и внезапно, что сотни пассажиров не успели выбраться, остались внутри своих кают. Те, кто успел, погибали в спасательных жилетах и на плотах от переохлаждения и шока.

Скорость ветра превышала тридцать метров в секунду, температура воды тринадцать градусов, температура воздуха десять. Шторм на месте крушения был таким сильным, что прибывшие на помощь суда не могли спустить шлюпки или хотя бы приблизиться к плотам, которые уносило ураганным ветром.

Оставшихся в живых были вынуждены забирать с поверхности силами ныряльщиков береговой охраны и воздушных сил Финляндии и Швеции, вертолётами спасательного отряда Хельсинки и вертолётами частных лиц. Всего над «Эстонией» летало тринадцать шведских, двенадцать финских, два датских и один российский вертолёт. Из 989-ти человек, находившихся на борту «Эстонии», спасены были только 137.

Рассказывает Вадим Базыкин:

— Получилось так, что мы оказались там единственными со стороны России. Узнали о трагедии по радио, сразу же предложили помощь, нам сказали: «Прилетайте».

Мы не зарабатывали деньги, мы проживали эту трагедию. Когда вылетели из Петербурга, видимость была плохая. Настроились на сигнал SOS, координаты точные по GPS. Когда подлетели к этому месту, видно стало всё. Свет шёл из глубины, на которой паром находился (работали, видимо, резервные генераторы), и отражался низкими облаками. И получалось, что и сверху свет идёт от низкой облачности, и снизу от воды.

Нам сразу сообщили, что на корабле много детей. И нам было ясно, что на поверхности их почти нет. То есть, все дети – в этом светящемся аду, который под толщей воды. И ты понимаешь, что можешь собрать только тех, кто на поверхности. Все, кто внутри, на твоих глазах умирают. Вот это ощущение скорби и бессилия: ты видишь этот свет, видишь, что они здесь, – и ничем не можешь помочь…

Ночь, шторм, люди в спасательных жилетах «рассыпаны» в обжигающе холодном море. Мы нарушили все мыслимые правила, максимально снизились, 20-50 см до воды. Полагалось быть гораздо выше и спускать утопающим специальную корзину. Но ведь это лишние секунды.

Мы со вторым пилотом Павлом Бахолдиным в кабине сидели, как в аквариуме, – все стёкла забрызганы морской водой. Бортмеханик Олег Гранкин, лёжа на животе, следил в открытый люк за ситуацией и регулировал расстояние до воды. Я слушал его команды: «Ниже, выше!» И слушал шум мотора, – шум был рабочий. И крики спасателя Романа Юринова: «Бери! Тащи быстрее!» Значит, вытаскивали кого-то за руки из воды.

Волны идут, а надо ж висеть... И когда глаза потом заливало (сначала через двадцать минут, потом до пяти доходило), я взлетал, отдавал управление второму пилоту, он делал четырёхминутный круг, – я отдыхал за это время, руки разминал, вытирал пот. Потом снова брал на себя, снова заходил...

В первый заход мы проработали четыре часа. Вернулись на сушу на сорокаминутный перерыв. А первый трёхчасовой перерыв смогли сделать лишь после трёх таких вылетов. Я полностью отрубился часа на полтора, потом увидел сон: дети плачут, руки тянут, просят спасти их. После этого спать уже не мог... Этот сон приснился всем членам нашего экипажа.

Мы оставались там три дня. Хотя в холодном море уже на второй день спасательной операции обнаружить живых было нереально. Вылеты делали всё реже. Взлетая и возвращаясь в Турку, видели стоящие на суше ряды гробов, их было несколько сотен. Многих из пассажиров на берег доставляли уже без признаков жизни.

Не было работы более сложной по переживанию. Поэтому для меня паром «Эстония», конечно, событие номер один в жизни. Тяжело было.

«Когда вслед за волнением приходит вдохновение...»

— Метеостанций в Арктике почти нет, поэтому никогда не знаешь, какая будет погода в точке назначения. Говорят, что мастерство, – когда вслед за волнением приходит вдохновение. И это не просто красивые слова.

Когда прилетаешь в туман, или на обратную дорогу нет топлива, то ничего тебе не остаётся для выживания, кроме как успокоиться, отрешиться от всего и заходить на посадку. А когда садишься, видишь улыбки на лицах пассажиров, то снова становишься человеком.

Спасение жизней, например, рыбаков на Ладоге и Финском заливе, – почти всегда нарушение инструкций. Льдина может перевернуться, потому что винт отбрасывает двенадцать тонн рассеивающегося потока. Да и рыбаков может просто сдуть. А если спасение ночью, как чаще всего бывает, то и сам можешь погибнуть.

Поэтому – ​отходишь, касаешься колёсами воды, до брюха вертолета должно остаться сантиметров десять, открываешь дверь и дверью наезжаешь на терпящих бедствие людей. Подходишь к льдине аккуратно, а бортмеханик или инженер людей за шиворот затаскивает.

Это не по правилам. В инструкциях у нас написано, чтобы до воды было не менее двух диаметров несущего винта, то есть ​не менее сорока метров. Но с сорока метров вы никого не спасёте. Топливо заканчивается, лёд крошится от винтов, от потока и всего остального. Поэтому начинаешь выдумывать...

Этот опыт я вынес из трагедии парома «Эстония», когда ползал там на брюхе, спасая людей… Зато всё быстро получается. Потом этот эксперимент переняли в МЧС и стали даже показывать на выступлениях.

«Добрая картина, когда люди живы остаются»

— В тот раз пятьдесят два человека было на льдине. Погода: тридцать метров облачность и триста метров видимость. То есть снегопад был, тем более мокрый снег. Это значит, что есть опасность обледенения. Но мы всё-таки приняли решение лететь.

Мне позвонил министр гражданской авиации и сказал: «Ну-ка, расскажи, сынок, куда это ты собрался?» с очень серьёзным желанием меня посадить на место и наказать. Но я ему сказал просто: «Поверьте, я не хочу убиваться. Я Вам даю честное слово, что при встрече погоды выше своего уровня я вернусь». На том конце секунд десять было молчание. После этого он сказал: «Я тебе верю, лети».

И получилось так, что мы сняли пятьдесят два человека со льдины. Последних двух уже снимали в другом районе, сразу не заметили, один хотел себе вены резать. Достал уже нож, говорит: «Я боюсь утонуть, я хочу уснуть», – и в этот момент услышал шум вертолёта.

Привозишь на берег, их встречают жёны, лупят их нещадно. А они, потупив головы, идут домой, на всё соглашаются. Добрая картина, когда люди живы остаются.

«А о чём я должен был думать?..»

— Я вам расскажу один случай. На Северном полюсе мы высаживали очередную экспедицию. За месяц до высадки я на Диксоне взял трёх щенков, лаечек, решил ребятам подарить. Около месяца мы льдину искали, и щенки, пока плыли, привыкли к этому кораблику.

И вот мы нашли льдину хорошую, высадили их, оставили им щенков. Корабль пошёл, – и у нас, у всех защемило, просто защемило. Целый город, играет марш «Славянка», корабль уходит, слёзы на глаза наворачиваются.

Но вы не представляете, что творится с этими щенками: они поняли, что их домик уходит. И они начинают волноваться. Так волноваться, что один из них прыгает в воду. И начальник экспедиции Лёша Висневский ныряет в своей тяжёлой одежде за ним, не думая абсолютно. Достаёт щенка и выкидывает его на льдину.

Мы верёвки сбрасываем, достаём этого Лёшу. Я подхожу к нему через десять минут, когда его уже переодели, и спрашиваю: «Лёша, вот корабль сейчас пошёл. Ты сегодня не заболеешь, ты даже завтра не заболеешь. Ты заболеешь послезавтра, когда корабль будет за тысячу километров, и я к тебе уже не смогу прилететь. Ты что, совсем не думаешь?»

Он говорит: «А о чём я должен был думать, кроме того, что погибает щенок?»

«Это не я их спасаю, – они меня спасают...»

— Это не я их спасаю, – они меня спасают. Это дорогого стоит, мы друг друга вытаскиваем. Они настоящие люди… У одного монаха есть такое двустишие: «Он готов был за всех умереть, не желая за каждого жить».^[1] То есть, мы все воспитываемся на подвиге: умереть за Родину, за семью, за друга, – не понимая того, что существует более почётный подвиг, – жить ради кого-то.

Это более сложный подвиг. Попробуйте жить ради кого-то.

(продолжение следует)

---

[1] «И готов был за всех умереть, не умея для каждого жить», – слова из песни иеромонаха Романа (Матюшина) «Я пойду, где стоят корабли...»

Источники:

1) «Человек с большой буквы: Вадим Базыкин», авторская программа Сергея Глазунова;
2) «Вадим Базыкин: вертолётчик, геолог, викинг», Сергей Абрамов, «Гражданская авиация» № 1-2, 2020;
3) «Экипажу снились тонущие дети», Мария Позднякова, «Аргументы и факты» № 40, 2019.