Остров Порфирьевский. Обитатель Серафимовской пустыньки

Первый номер журнала "Русский паломник" вышел в свет 1 сентября 1885 года. Первым издателем-редактором был А. И. Поповицкий. Заботы о коммерческой стороне издания взял на себя известный издатель П. П. Сойкин.

Принципиальная новизна «Русского паломника» заключалась в попытке создания православного иллюстрированного издания. Александр Поповицкий сумел превратить «Русский паломник» в коммерчески выгодное издание. Материалы для журнала поставлялись в значительной степени из иностранных изданий. Коммерческая успешность сопрягалась в «Русском паломнике» с подчёркнутой духовностью содержания^[

При «Русском Паломнике» с 1888 года выходили книжки прибавлений, сперва шесть раз в год, с 1891 года ежемесячно, с 1893 года четыре раза в год, потом по два раза в месяц^[

C 46-го номера в 1896 году издание перешло в собственность П.П. Сойкина, продолжая выходить под прежней редакцией. Вскоре после падения монархии в России журнал был закрыт.

Вновь издавать журнал стало «Валаамское общество Америки». Журнал как и до революции стал печататься в дореформенной орфографии.

Первый номер мы сделали вручную, нарезав ксероксов из старых номеров и сделав цветную обложку. Я поехал в Россию в 1990 г. и привёз туда 1100 экземпляров. У меня их конфисковали на таможне: «Давайте справку, что они нужны в России». Митрополит Питирим выдал такую справку. И я стал в каждую церковь по пути раздавать журнал.

Последний номер журнала (№ 56), посвящённый 50-летию со дня кончины Владыки Иоанна Максимовича, вышел в 2016 год

Житие Старца.

Одним из благодарных почитателей Валаама 20-го века был скромный сельский учитель одной из русских гимназий Эстонии, Михаил Алексеевич Янсон, оставивший после себя две небольшие книжки о Валаамских Старцах, частицу из которых помещаем здесь — краткое (и единственное) Житие Старца Феодорита (в схиме игумена Феодора), духовника самого автора.

печатается по журналу "Русский паломник"

В миру он назывался Феодул Пошехонов. Родился в Ярославской губернии в 1863 году.

«Семейка наша была в двадцать человек, - рассказывал О. Феодор, - и все вместе жили. Ни ссор, ни дрязг у нас не бывало. Вот как вел нас отец. Богомольный он был. За всю жизнь свою не пропустил ни одной ранней обедни. А церковь от нас в четырех верстах была...

Когда я еще мальчишечкой был, случилась вот какая историйка. По зиме дело было. Устроили деревенские ребятишки гору ледяную и катались с нее. А я стоял да смотрел. И вот разлетелся один с горы-то, на салазках, да и подшиб меня. Я так навзничь и грохнулся, головой оземь. Больше ничего не помню. И как до дому добрался... ничего. Это уж ангел-хранитель меня довел... После как в себя пришел, ходить нипочем не мог. Отнялись у меня ноги. Лежал и здоровым меня уже не чаяли.

А в нашей стороне, не так и далеко от нас, лежала на одре сорок лет одна девушка. Ногами не владела, рука одна подкорочена, а другой чуть только шевелить могла. Ходили к ней за советами, за помощью. А у нас, к моей-то болезни и еще беда прибавилась — жеребенок хороший пропал. Вот мамаша и пошла к девушке-то этой самой. Та утешила, сказала, что жеребенок найдется, объяснила, что для этого сделать надобно, и про меня обнадежила — что выздоровею.

«Как пойдете», говорит, «в воскресенье к обедне, купите свечей, сколько рука захватит, и начинайте ставить подряд всем иконам, а кому будет последняя свечка — тому святому и отслужить молебен».

Так все и сделали и, действительно, встал я вскорости на ноги и вот до сего дня, а мне уж за семьдесят, так и не болел ногами никогда.

Как стал я подрастать, начал читать Библию, стали появляться у меня разные вопросы, а разрешать-то их и некому было. Много я горевал и Богу молился с сокрушением. И вот что по семнадцатому году со мной случилось. Очень скорбел я как-то, и в воскресный день пошел бродить полями. Шел долго, стемнело, и гроза надвинулась. И вот дошел я до избушечки, подошел к двери, дай, думаю, зайду укрыться, а из-за двери мне и говорят:

— Входи, входи, я тебя давно поджидаю...

Оказалось, что, сам того не зная, пришел я к этой самой девице, что на одре сорок лет лежала.

После того я за нею шесть лет, до самой её смерти, ухаживал. Наставляла она меня во всему. Библию, Евангелие объясняла, в духовной жизни меня руководствовала и на Валаам она же меня послала. И всю-то мою жизнь мне предсказала: и что с Валаама меня прогонят, но потом опять назад вернусь. И все так и вышло, как она сказала.

Когда умирала она, то передала меня другой старице, схимонахине Страстного монастыря, что в Москве. Вот и самоварчик этот от неё в наследство получил. Давно уже надо было бы его поправить отдать, а вот никак не могу. Уж такая это для меня память дорогая... просто и дня не могу без него прожить, да и не хочется в чужие руки, в мастерскую отдавать...»

Так-то и был ведом О. Феодор и в юности, и позднее в монашеской жизни женской рукой — старицами, да и на женских работах. Сам рассказывал:

«Мужских работ я не исполнял никогда. Я и косу-то отбить да наточить не умел. А вот молочное хозяйство хорошо вел. Как выделил отец, потом уж, под конец жизни своей, всех детей и построил каждому дом хороший, остался я один с родителями. Вот тут и пришлось мне заняться с коровушками. И как хорошо у меня хозяйство-то молочное шло...

А потом как на Валаам попал, это после уже, как отца, а через год за ним и мать, схоронил, первым моим послушанием было — готовить пищу на сто человек, в Тихвинском скиту. Год целый работал так-то и совсем один, никаких и помощников не было... Сам и хлебы ставил, когда не хватало того, что из монастыря привезут...»

В Валаамский монастырь Феодул поступил в 1892 году, в монашество пострижен с именем Феодорит в 1899 году, и рукоположен в 1901 году.

23 года он нес различные монастырские послушания, готовясь пустынному житию, о котором мечтал со времени своего поступления в монастырь. После поварского послушания в Тихвинском скиту был назначен заведующим монастырской часовней преп. Сергия и Германа Валаамских на Васильевском острове в Петербурге. Состоял благочинным монастыря. В 1914 году назначен настоятелем Борисоглебского монастыря Тамбовской епархии и возведен в сан игумена, и в том же году возвратился на Валаам. И только пройдя все эти послушания в возрасте 52-х лет, уединился в пустыньку на Порфирьевском острове, в которой прожил 22 года с 1915 по 1937 год. А великую схиму принял через 32 года после вступления в монастырь, в 1924 году.

По воспоминаниям посетителей пустыньки, О. Феодор учить не умел, он умел только рассказывать. Речь его была почти беспрерывная, складная, красочная, простая. Тут и жизнь его узнаешь, и из святых Отцов целые цитаты, и о монастыре и о тайнах его отшельнической жизни. Он рассказывал все из своего опыта, простого и ясного, опыт же двух видов — труд и молитва.

О. Феодор ходил в храм и служил как иерей только в воскресные и праздничные дни. Он состоял служащим в Коневском скиту, где они чаще всего молитвословствовали лишь вдвоем со Старцем Николаем. Но зато О. Феодор весь день непрерывно творил молитву Иисусову и все дни напролет проводил за работой. На пустынном Порфирьевском острове его руками были взращены фруктовый сад и большой огород. Землю для них зимами на себе возил О. Феодор с соседних островов. Ломом откалывал, мерзлыми комьями сваливал. Воды по полтораста ведер наливать приходилось.

Коневская Икона Богоматери.

Может быть, это исключительное преобладание женского влияния в жизни О. Феодора придало оттенок особой мягкости его доброте, нежной ласковости его голосу. И это его стремление угостить и приголубить гостя.

Любит О. Феодор Матерь Божию, любит величать, ублажать Ее, Пренепорочную.Отец Иувиан рассказывает: «В минуты духовного восторга Старец изливал свою радость растроганным пением в честь и славу Преблагословенной Заступницы рода Христианского, Пресвятой Девы Марии.

Тихими летними вечерами, когда никого из посетителей уже не оставалось у него на острове, О. Феодор выходил из своего домика и при виде окружавшей его дивной природы, с великим умилением воспевал наиболее любимое им песнопение к Божией Матери «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь».

Он пел замечательно чистым, высоким и гармоничным тенором, и пение его было настолько усладительно, что оно казалось неземным — пела сама умиленная душа старца, погруженная в богомыслие и восторженная окружавшим ее величием Божиим, вся премудростью сотворившим...

Тот, кто случайно слышал это пение, неведомо для Отца Феодора, тот никогда не забудет его — настолько оно прекрасно и дивно».

Радостно-светло в пустыньке О. Феодора, будто слышатся голоса птиц — Сирина и Алконоста:

«Обещал Господь людям ищущим: будет, детушки, вам все новое. Небо новое дам — хрустальное, землю новую дам — нетленную. Царство светлое нарождается. Град невидимый созидается — несказанный свет возжигается». (Сказание о граде Китеже и деве Февронии).

Вся жизнь О. Феодора пронизана молитвой, вся она — предстояние. И с этим пустынным житием во Христе неотъемлемо слито, как продолжение и завершение — ночное его богослужение в Скиту, что построен в честь Коневской иконы Божией Матери.

Исповедь и Литургия.

На берегу внутреннего зеркального озерка, возле мостика — малая церковка. Стоит совсем в лесу, и закрыли ее кроны деревьев... Только крылечко зовет, манит резным навесом и приоткрытой дверью. «Открой, войди, поднимись повыше». И матерински нежно обнимает проникновенная тихость, теплый живой свет лампад и свечей мерцающих. Ласково-умиленно взирает Всемилостивая. Ея Младенец радостно занялся птичкой, что у Него в руке — в той всемогущей деснице, которая поддерживает над бездной Вселенную с её бесчисленными мирами-звёздами, в сиянии тысячей солнц.

— Пади на колени, — говорит О. Феодор.

Благодатно разрешает он узы, связавшие душу, Божественной милостью снимает тяжесть гнетущую. Теперь легко внимать Божественному служению.

Возглашают и отвечают, славословят два благолепных старца-схимника, пустынники. Один, О. Феодор, в алтаре, пред Престолом Всевышнего, другой — О. Николай — отсюда, от нас. Оба предстательствуют о всех и за вся.

По-новому звучат в лесном сумраке привычные слова. А если какое из них и замедлитъ, не сразу выберется из-под нависших усов, то слышно, как ту же хвалу Создателю всяческих щебечет лесная пташка и, мягко приникая к окну, шепчет гибкая ветвь.

Как из переполненной чаши переливается молитва из церковки и струится окрест, наполняет тихие воды и чуткую лесную глушь и все, что живет в ней и чает «освобождения в свободу славы детей Божиих». И вздох этого чаяния проникает в церковь ароматами, шелестами и всякими гласами. Благоуханно, проникновенно ночное служение в лесном храме.

Поет на клиросе О. Николай, а с подоконника заводит свою песню голубенький, под цвет иконостаса, чайник. Заботливыми, но плохо гнущимися пальцами оправляет О. Николай огонек под чайником. Сейчас принесет его в алтарь.

«Благословенна теплота Святых Твоих... Теплота веры».

«Шире открой!... Бери... бери...» наставляет Отец Феодор, добрый слуга преизобилующаго в щедротах Господина.

«Благодарю Тя, Господи, Боже мой, яко не отринул мя еси грешнаго...»«Ты бо еси истинное желание и неизреченное веселие любящих Тя и Тя поет вся тварь во веки...»

Поет тварь. Ликует, славословит птичка, что выпорхнула из руки Радостного Младенца, шепчет, благоухает былие всякое и легким кадильным дымком стелется предутренний туман над тихим озером...Светлый, милостивый солнечный день так и остался в душе, глубоко, как робкая надежда, что будет «день невечерний» и в сиянии Вечного Солнца встретит, укроет крылом и будет предстательствовать и за нас благодатный Старец.

Час Смертный.

Теперь остается рассказать, как уходил от этой жизни схиигумен Отец Феодорит.

В последний раз виделись мы за месяц-два до его смертельной болезни. Старец поливал свой большой огород, ухаживал за яблоньками, производил все нужные в хозяйстве работы, ездил один на лодке в монастырь, туда и обратно, что составляет около четырнадцати километров, наконец, поднимался на высокую и крутую гору Воскресенского скита, чтобы побывать у нас и порадовать гостинцем — удивительными, душистыми ягодами клубники, сладкими помидорами или яблочками... Ничто, казалось, не предвещало его близкой кончины, ничто, за исключением самого Старца, который постоянно возвращался к этой теме. Временами, правда, он жаловался на слабость, но, по-видимому, не эти недомогания заставляли его говорить о своей приближающейся кончине. Говорил он об этом и тогда, когда выглядел совсем бодрым, полным сил. В октябре он стал чувствовать себя хуже настолько, что согласился, по совету доктора, приехать в монастырскую больницу. Приехал по обыкновению один, в своей лодочке, но пожил там недолго, всего неделю, ему стало лучше, и он поспешил скорее уехать в свою любимую пустыньку на Порфирьевский остров.

О дальнейшем рассказывает О. Иувиан так: «Спустя после этого некоторое время О. Феодору опять стало хуже, но он все-таки старался бывать в монастыре каждый понедельник. Эти его посещения прекратились в середине ноября. Обеспокоенные этим обстоятельством, мы с О. Иеронимом, монастырским доктором, поехали на лодке к О. Феодору 17-го декабря. Старец встретил нас с живейшею радостью, но сильно изменившимся.

— Это уже Сам Бог послал вас... — сказал он.

Оказалось, что этой ночью он очнулся лежащим на полу своей кельи и долго не в состоянии был подняться и что-либо сделать. С большим трудом удалось ему поставить самовар и согреться чаем. По совету доктора, Старец решил немедленно ехать в монастырь. Но, со свойственной ему любовью и редким радушием, пожелал угостить нас чаем, в последний раз в своей пустыньке. Это было незабываемое чаепитие: Отец Феодор с радостью говорил о своей близкой смерти и о предстоящей встрече с дорогими ему Отцами и братьями. Целых два часа длилась эта прощальная беседа, после чего, помолившись Господу Богу в доме и в часовенке преп. Серафима, что на его островке, мы двинулись в последний для Отца Феодора путь на лодке по монастырским заливам. Ехали в глубоком сосредоточенном молчании, и казалось нам, что Отец Феодор прощается со всеми столь глубоко любимыми им местами. Приехав в монастырь, он прошел прямо в больницу, где и водворился в ожидании смертного часа.

Предсмертная болезнь Старца длилась ровно два месяца, в течение которых он угасал как догорающая лампада. В течение всего этого времени до момента кончины О. Феодор пребывал в полном сознании, сохраняя всю ясность ума и рассуждения. Предсмертная болезнь его протекала, как говорится, на ногах, так как все время, насколько позволяли ему силы, он старался как можно меньше пользоваться услугами больничных служителей и первое время ходил к монастырским службам. Только лишь в последние дни он слег в постель, когда телесные силы стали его покидать. В продолжение болезни и предсмертные дни его он уже стал затрудняться говорить с посещавшими его братьями, но, пребывая в полном сознании, находился в постоянной сокровенной молитве.

С 6-го февраля О. Феодор окончательно слег на свой предсмертный одр и уже не выходил из своей больничной кельи, но все же и тут он не прибегал к посторонней помощи и услугам.

С 15-го числа Старец уже вполне определенно говорил о приближении своего смертного часа, хотя особенной слабости за ним не наблюдалось. К этому дню О. Феодор закончил все свои земные дела, сделал нужные распоряжения и, одним словом, с этого дня он отрешился от всех земных забот, попечений и принадлежавших ему вещественных предметов. Теперь Старец как бы предстоял пред Господом, пребывая в непрестанной молитве и в уповании на милость Божию, смиренно ожидая смертного часа.

17-го числа, в присутствии посетившего его Настоятеля, О. игумена Харитона, на его слова, сказанные схимонаху О. Николаю, находившемуся тут же, что О. Феодор, может быть, еще поправится, последний, услыхав это, твердо и решительно сказал, что он «не поправится, а через сутки отправится».

18-го февраля, в день его кончины, Старец был в полном сознании, в последний раз принял Св. Тайны Христовы и пожелал отслушать канон на исход души.

Как пустынножитель и любитель безмолвного уединения, он принял кончину в тот момент, когда остался совершенно один в своей келье. Из окружавшей его братии никто не предполагал столь близкой его кончины. В седьмом часу вечера, когда больничная братия ушла для вечернего трапезнования, в эти именно минуты Старец почил о Господе. За четверть часа перед этим братия оставили О. Феодора в полном сознании, а когда вновь пришли к нему, то нашли его благолепно почившим, со сложенными на груди руками, с лицом, исполненным невозмутимого покоя».

Михаил А. Янсон. 1938 год

В 1938 году в Берлине выходят «Валаамские старцы», а в следующем году Валаамский монастырь фактически прекращает своё существование. В 1940 году в Таллине издаётся последняя работа М. А. Янсона «Большой скит на Валааме».

Благодарим волонтеров сайта valaam.ru за помощь в подготовке материалов.

Братское кладбище монастыря

Активные работы по восстановлению могил валаамских подвижников благочестия, похороненных до 1937 года включительно, ведутся с 1996 года.

*** * ***

По благословению игумена монастыря епископа Троицкого Панкратия (Жердева) на братском кладбище были проведены археологические исследования, уточнена историческая планировка, составлен современный план расположения могил.

НА ВАЛААМЕ ВОССТАНАВЛИВАЮТ ПАМЯТНИКИ НА МОГИЛАХ СТАРЦЕВ МОНАСТЫРЯ

Валаамская обитель просит откликнуться неравнодушных жертвователей и благотворителей и помочь в восстановлении захоронений старого братского кладбища.

благодарим волонтеров сайта valaam.ru за помощь в подготовке материала