Мысли на Новый Год. Дореволюционная статья Н.П. Паялина

Предлагаем вам статью из дореволюционного православного журнала «Карельские известия» написанную исследователем Н.П. Паялиным, в преддверии «нового» 1916 года. В самом разгаре кровопролитная Первая Мировая война, одна из главных участниц которой – Российская Империя. Автор в художественно-повествовательной форме затрагивает и связывает между собой темы: семьи и одиночества, человеческого страдания и смерти, священного воинского долга, жертвенной любви к Отечеству, глубокой веры и религиозности русского народа. Во второй части статьи Паялин делиться своими впечатлениями от посещения Валаама, который стал для него «тихим пристанищем» в бушующем «житейском море» искушений и бед.

Мысли на Новый Год

Я люблю встречать Новый год, сидя у себя в комнатке, и вспоминать что-либо из прошедшего старого года. Там за окном завывает снежная буря. Холодный ветер не щадит случайных прохожих, а прохватывает, как говорится, их насквозь. Голые ветви деревьев раскачиваются из стороны в сторону, как какие-то исполинские уродливые руки.

Небо покрыто мраком и там не видно ни единой звездочки, нет никакого просвета и на далеком горизонте. Одна мгла царит кругом и больше ничего. А здесь в комнате тепло и уютно. Правда, передо мною не стоит бокал с шампанским и ничье близкое милое лицо не веселит моих глаз. Лишь приветливо светит лампа, освещая портреты давно умерших дорогих для меня людей, да несколько книг — этих друзей одиночества. И я люблю сидеть, прижавшись к углу мягкого дивана, поджавши под себя ноги.

Служба, те или иные обязанности и прочие «прелести» жизни уходят и от меня далеко-далеко, может быть в эту снежную мглу, которая царит за окном. Различные воспоминания теснятся около меня —из далёкого детства и из недавнего прошлого.

На этот раз я был во власти далеко не радостного чувства, которое завладело мною всего несколько дней тому назад в одном из лазаретов для раненых офицеров. Сколько страдания было видно на некоторых, большею частью, совершенно юных лицах. Сколько тоскливых мыслей мне пришлось услышать: о доме, о жене, о ребятишках.

Мое внимание обратил на себя один из офицеров буквально перевязанный с головы до пят, только и видны были из-под бинтов черные большие глаза да красные воспаленные губы. Из расспросов я узнал, что этот человек был еще молодой поручик, и имел пятнадцать колотых ран на груди, руках и ногах, и, в довершение всего этого, когда он уже раненый лежал на поле битвы, осколком снаряда ему снесло небольшую часть черепа, причем мозг, каким-то чудом, не был задет. Его вовремя успели доставить на перевязочный пункт, и вот он теперь очутился вдали от родного города (он был родом из Сибири) в одном из Петроградских лазаретов. Я как-то невольно остановился над этим страдальцем, который лежал в бреду, не узнавая ровно никого из окружающих его лиц, а также и своей, как я узнал потом, невесты, приехавшей за много тысяч верст сюда, к своему израненному жениху.

Она сидела у его изголовья, такая бледная, такая прекрасная, с печальными глазами на похудевшем от бессонных, наверно, ночей личике. Когда я взглянул на нее, она перевела свой взгляд на меня, потом опять взглянула на близкого ей человека и... заплакала. Большие капли слез текли у неё между пальцев обеих рук, которыми она закрыла свое лицо. Не было слышно обычного всхлипывания... Она плакала тихо, как-бы про себя, но в этом тихом плаче чувствовалось такое горе, такое безнадежное горе и страдание, что тут-же стоящая сестра милосердия, не могла выдержать и также разрыдалась.

Я не мог выдержать этой тяжелой сцены и не помню, как очутился на улице. Морозный воздух как-то приятно освежил мое лицо, и мои мысли, которые были как-бы вышиблены из своего обычного русла, стали мало-по-малу приходить в порядок.

Да, думал я, широко шагая по панели (прим. ред. – тротуар, дорожка для пешеходов по краям улицы), что этот израненный жених и его невеста олицетворяют собою как-бы всю Русь. Миллионы таких молодых людей своею грудью, своею жизнью защищают от злобствующих тевтонов то, что им дорого, что мило их сердцу. Многие из них, как падающие колосья спелой золотистой ржи под ударами беспощадного серпа, склоняют свои головы к матери-земле, а на их места идут свежие силы, новые богатыри могучей Руси.

А там, в тылу матери, невесты, дочери и жены ждут не доищутся своих родных защитников. Они ловят каждую весточку, которая, быть может, что-либо скажет о близком человеке; они устремляют свои глаза, полные слез, к лику Утешителя, перед которым день и ночь теплится «просящая» лампада. О, сколько мольбы в этих глазах, сколько надежды. О, Боже, верни его, верни его мне, шепчут тихо уста, и слезы текут по щекам — слезы мольбы... Нет слов утешения для них, только безграничная вера в Бога и Его милосердие может облегчить их душевную муку.

О, не скорбите так, страдалицы земли Русской! Во имя великого дела должно идти грудью вперед на врага! Вспомните сонмы мучеников, обагривших своею кровью землю за беспредельную веру в Спасителя мира. Вспомните хотя-бы князя-мученика Михаила Тверского, святого Александра Невского, святых подвижников и просветителей нашей родины, например, святителя Германа. Вспомните, наконец, Минина, князя Пожарского и, наконец, страдальца-пахаря Сусанина.

Сколько жизней своих положили великие сыны родной земли на безграничных равнинах; как спешили они туда, где грозила опасность разгромления или раздробления древней Руси! Своими бессмертными подвигами, своею любовью к Родине они вписали свои имена золотыми буквами на народных скрижалях.

И вот, когда мои печальные мысли о защитниках вашего домашнего очага и нашего благополучия прервались от раздавшегося часового звона в соседней комнате, я хочу обратится ко всем тоскующим о своих близких, родных людях не со словом утешения в этот Новый год, а с добрым советом. Наступит весна, вновь зацветут полевые цветы и травы и вновь зазеленеют деревья под теплотворными лучами благодатного солнца. И вот, когда все будет оживать после тяжелой зимней спячки, когда надежда, как чудный бутон роскошного цветка, вновь распустит свои лепестки в вашем страдающем сердце, то поезжайте в Валаамскую обитель, к гробнице святых просветителей Карелии преподобным Сергию и Герману.

Когда вы увидите всю дивную панораму валаамских островов, одетых сплошным лесом, в которых как-бы притаились скиты, когда увидите озаряемые лучами солнца кресты валаамских церквей, то тогда вам в душу волной польется благодарное чувство успокоения. Когда-же услышите могучий призывной звон монастырских колоколов, повторяемый эхом скал, то у вас явится желание скорей погрузится в умиротворяющую молитву перед ракой преподобных. И живительные слезы тогда польются из ваших глаз; горе утешится, и надежда на лучшие времена распустится в чудный благоухающий цветок.

Я сам посетил Валаамский монастырь в тяжелое для меня время, когда беспощадная прошлая жизнь оторвала от меня близкого мне человека... И вот я припоминаю сейчас, как я очутился в грандиозном валаамском лесу... Было в нем тихо, тихо... Ни голоса, ни тяжелый вздох или плач — ничто не нарушало эту лесную тишину. И эта травка, манящая меня в свои прохладные объятья, и эти цветные лесные головки цветов, и это неопределенное движение в глубине трав, где копошатся миллионы жизней насекомых, и эти исполинские скалы, как-бы громоздящиеся друг на друга — все это меня чаровало, ласкало и успокаивало.

И я лежал беззаботный такой на мягком ложе из трав и смотрел, как там в вышине плывут облачка. Вон одно из них виднеется в просвете между верхушками деревьев. «Эй, белоснежное облачко, остановись, послушай, поговори со мной. Я также одинок, как и ты». Но облачко плывет себе дальше и дальше, точно странники земли ему скучны и чужды... Но вот пробежал ветерок — волшебник лесной. Затирал по листьям, по верхушкам трав и цветов и раздался в лесу неясный нежный аккорд. Поиграл ветерок и затих. Знать устал он или задумался — какую ему шутку сыграть с синим колокольчиком...

И лежал я так долго без мыслей, без каких-либо желаний и не страшны мне были уродства жизни: бедность, одиночество, старость... Ведь здесь так прекрасно в этих валаамских лесах! Здесь все — красота, умиротворяющая и чарующая красота... Да, будут благословенны эти заливы с водяными лилиями у берегов, эта чаща лесная с тихими притаившимися скитами монастырскими, эти дикие скалы, обросшие мхом, цветами и лесом... Да, будет благословенно это Ладожское озеро, которое то безмятежно спит, все облитое мягким сиянием бледной лупы, то томно покоится на своем гранитном ложе под теплыми лучами солнца, то поднимает гигантские волны, точно стараясь слиться воедино с небесною мглою...

И если в этот народившийся год мой долг призовет меня в ряды славной русской рати, совершающей великое дело воцарения мира на земле, и если я буду лежать весь израненный на кровавом поле битвы, и ненасытная смерть будет леденить мою кровь и закрывать мои глаза для вечной могильной мглы, то пусть эта смерть не лишит меня в моей предсмертной агонии еще раз увидеть вдали горизонта святую Валаамскую обитель с седовласыми монахами, поющими: «житейское море»...

Н. Паялин. 1915-1916 г.

---

Исследователь Николай Петрович Паялин посещал Валаамский монастырь в 1911 г. Он обошел остров, побывал в скитах, познакомился с устройством и организацией обители. Ему, как он пишет, посчастливилось беседовать с иноками. Он узнал, что они высоко ценят все, что касается обители, дорожат ее прошлым и скорбят, что их страдания, труды и расходы по отысканию и собиранию исторических документов монастыря не встречают сочувствия у лиц, к которым они обращались. Монастырские насельники были лишены возможности заполнить важные пробелы в истории своей древней обители.

С 10 июня 1911 г. Н.П. Паялин начал работу по выявлению утраченных обителью старинных письменных памятников. В 1916 г. вышла в свет брошюра Н.П. Паялина — последняя дореволюционная публикация о монастыре.

К сожалению, «труд Н.П. Паялина по собиранию материалов для составления истории Валаамского монастыря, — пишет монах Иувиан, — закончился одним первым выпуском. Предполагаемый выход в свет дальнейших выпусков материалов по истории сего монастыря вследствие разных превратностей судьбы (Прим. ред. –революции, гражданской войны, антирелигиозной политики большевиков) не состоялся, к великому сожалению любителей письменных памятников русской заветной старины» (Валаам, Канцелярия, 20 февраля 1920 года).