Незаменимые люди - есть!

Согласиться было сложно: события последних дней настолько оглушили, ошеломили всех, что кроме пустоты и растерянности поделиться, казалось бы, нечем.

Мы склонны искать даже в самых тяжёлых обстоятельствах какие-то утешительные знаки. Но «логика» Господа очень часто не вмещается в наше ограниченное сознание, разрывает его.

14 лет назад смерть отца Георгия (Иванова), в этом году отца Александра Точилова и отца Мефодия потрясает тем, что это были люди, исполненные жизни! Той самой христианской жизни с избытком, которую дарует Господь Своим верным чадам. Совсем не случайно так тянулись к ним люди, словно к духовным «аккумуляторам»: подзарядиться, подпитаться, погреться. И именно их – таких живых во всех смыслах! — забрал Бог. Почему?.. Этот вопрос, как вопль, стоит над Валаамом.

Но — «Мои пути – не ваши пути».

Нам остаётся только смириться, молитвенно принять, быть благодарными за то, что встретили их в своём земном странствии и, может быть, обретем в вечности.

***

Когда гиды во время экскурсии рассказывают о природе Валаамского архипелага, обязательно показывают «интродуценты» – красивые широколиственные или хвойные деревья, ярко цветущие декоративные кустарники, не произрастающие в Карелии, привезённые из более южных регионов и адаптированные к местным суровым условиям.

Когда мы, «новобранцы» Паломнической службы образца 1995 года, приехали работать в Валаамский монастырь, стали ходить на службы, знакомиться с братией, то, довольно быстро заметили, что и среди валаамского братства есть чудесные южные «интродуценты» – 3 македонца: Зо́ран, послушник Вла́до (ныне – иеромонах Наум) и иеродиакон Мефодий.

Зоран к жесткому северному климату (и в погоде, и в человеческих отношениях) приспособиться не смог, вскоре уехал, а отец Мефодий и Владо – выстояли, прижились, расцвели на русской почве необыкновенными балканскими цветами.

Даже внешне они сразу выделялись своей южной «бархатной» красотой, нежным говором с сильным гортанным акцентом.

Помнится, году в 1996-97 одна сотрудница лавки рассказывала, что пошла с отцом Мефодием на склад (он тогда был рухольным), и когда он снял скуфейку, резинка на волосах лопнула, и густые иссиня-чёрные кудри рассыпались по плечам. Эмоциональная сестра не смогла сдержаться и воскликнула: «Ой, какой же Вы красивый, глаз не оторвать»! На что Батюшка, сверкнув такими же чёрными очами, ответил: «Никогда-никогда, глупая, не говори такие слова монаху»!

Частенько и братия, и сотрудники подшучивали над македонцами из-за плохого знания ими русского языка. А надо сказать, они приехали на Валаам без какой-то особой подготовки, просто — по благословению. «Из огня – да в полымя». 1990-е годы были вообще особым временем: Россию, открывшую наконец «железный занавес», заполнили тогда многочисленные иностранцы, влюбленные в русскую культуру, интересующиеся православием и историей Русской Церкви, просто — чудаки и искатели приключений. Наши македонцы вполне сочетали в себе все эти качества.

Но что резко отличало их от остальных обитателей и посетителей Валаама – это особая нежная мягкость в общении.

В некотором смысле отец Мефодий в 1990-е годы (да и позже) шёл вразрез с общей стилистикой взаимоотношений, принятой в тогдашних русских монастырях.

***

В первые годы после массового открытия монастырей в постсоветской России среди нашей братии (тоже постсоветской) почему-то считалось, что для обретения человеком добродетели смирения его надо «смирять», т.е. как-то немного (или – много) утеснять, придавливать, а то и прямо – унижать. Казалось, что это полезное воздействие на душу. Культивировалась этакая «грубоватая аскетика». Мысль, что утеснять надо прежде всего самого себя, а не ближнего, существовала больше в теории, на практике же чаще выходило совсем наоборот.

Отец Мефодий, приехавший из небогатой, но тёплой, радушной Македонии, побывавший в благополучных европейских странах, острее других чувствовал, как безумно тяжела жизнь в России 1990-х годов (тем более на маленьком, заброшенном северном острове). Один только климат – уже сплошное «смирение», что уж говорить об экономике того времени! И он, ещё будучи простым иеродиаконом, плохо понимая русскую речь, старался в этой тягостной «бытовухе» не «смирять», а наоборот поддерживать, утешать, приголубливать. Детям и бабулям из посёлка Валаам раздавал конфетки и печенье. Мог тихонечко, чтобы не смущать русских братьев, подарить цветочек.

Когда стал священником, даже манеру благословлять избрал совсем иную, чем у остальных отцов. Мы, сестры, работавшие в мужском монастыре (по определению – самые зашуганные, которых тут не то, что любят, а «терпят по необходимости»), бежали к отцу Мефодию со всех сторон, чтобы получить с его благословением кусочек непривычного нежного тепла, услышать неспешное гортанное: «Бог да благословит тэбя, сладэнькая сэстрица». Иногда, если пред этим долго обижали, можно было и расплакаться от умиления (сейчас, когда Батюшка отошёл в мир иной, я точно знаю, что никто и никогда уже не назовет меня «сладэнькой сестрицей» или «наилюбимейшей, премудрэйшей матушкой-боярыней»).

Русские отцы, видя этот женский «ажиотаж», подсмеивались, говорили: «Бегите-бегите, вон ваш рахат-лукум вышел»!

Но и сами они, как выяснилось, тоже были утешаемы отцом Мефодием. И их он начал потихоньку собирать в своей крошечной сырой келье на ага́пы: попить чайку с вареньем, поговорить по душам.

Апостол Павел тонко отмечал о возрастании человека: «Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное». В первые годы восстановления русских монастырей говорить о душевном было не принято. Все сразу от ветхого рванули в духовное! А отец Мефодий аккуратно, без демонстраций пытался вернуть в жизнь это «провалившееся» необходимое звено.

Кроме Святых отцов он на протяжении многих лет читал русскую классику, смотрел наши фильмы, слушал песни. Смиренно полагая, что раз Господь ссудил ему жить в России, он должен знать и понимать её «культурный код». И для него, как он сам говорил, стало потрясением, что русская и даже советская культура пропитана духом Евангелия.

Помнится, Батюшка откуда-то получил сборник рассказов Тэффи (осваивал русский юмор!) И сразу же ближайшую воскресную проповедь построил на основе её рассказа, где барыня, которую бросил возлюбленный, от досады обругала горничную, горничная от обиды – накричала на кухарку, кухарка – отодрала за уши мальчишку, мальчишка расплакался и пнул собачку. Отец Мефодий подытожил: «Кто же такой настоящий христианин по своим делам? Христианин – это тот, кто на себе остановит эту цепочку зла! С молитвой и слезами свою боль, обиду никогда не перекинет на другого»!

***

Когда Игумен назначил отца Мефодия ответственным за приём гостей – это было, что называется, выстрелом в десятку. Более подходящего человека для такого послушания найти было невозможно.

Сейчас очень трудно представить, что собою представляло паломничество на Валааме в конце 1990-х годов. Подвиг! Туристы, прибывавшие на круизных теплоходах (этот вполне комфортный вид путешествий благополучно перекочевал из советского времени на монастырскую почву), находились на Валааме один день, и попасть на богослужение могли только фрагментарно – на вечерню, или на часть Литургии.

Паломники, разумеется, стремились приехать на несколько дней. Но здесь было одно устрашающее «но»: отсутствие нормального ночлега. В обители тогда вообще не было гостиниц! Летняя (ныне Славянская) использовалась как служебная, в ней жили трудники, отцы с подворий, гостившие священники, Зимнюю же занимали местные жители (только крошечная часть её второго этажа была приспособлена под частные гостиничные номера). В итоге, паломники ночевали либо на монастырских теплоходах, сидя в креслах или лежа в проходах, либо в храме, либо прямо на земле. И это после долгого пути по неспокойной Ладоге, экскурсий и многочасовых бдений!

Помнится, забавный случай: архиерей, которого катали по архипелагу на моторной лодочке, возвращаясь вечером в Монастырскую бухту, увидел, что вдоль берега лежат в одеялах и пледах 50 человек и красиво, слаженно поют. «Что это?» — спросил он удивлённо экскурсовода. «Это православная Украина приехала, Владыка!» — весело ответил гид.

Отец Мефодий понимал, что быстро решить вопрос с устройством гостиницы не получится. И тогда он просто решил, как ему свойственно, утешать людей: выпросил у настоятеля деньги и заказал партию маленьких Валаамских икон Божией Матери. И потом каждую (!) паломническую группу Батюшка обязательно встречал (или провожал, это уж как получалось) с благословением и подарочком. Каждому говорил доброе слово, просил прощения за неуют, дарил иконку, просфору, чётки, фотографировался со всеми. И как счастливы были люди! Часто, сходя по трапу на берег, паломники первым делом спрашивали: «А когда к отцу Мефодию пойдем»? Т.е. либо берегли воспоминание с прошлого приезда, либо слышали от друзей.

Казалось бы, что особенного — подарить икону, благословить, малыша погладить по щёчке? Но люди помнили это, ждали!

«Утешайте, утешайте народ Мой» – призыв из пророка Исайи стал своего рода эпиграфом ко всей жизни, служению отца Мефодия последние 20 лет.

***

Когда Батюшка обустроил свой «архондарик» (так на греческий манер стали называть гостевой приёмный зал во Внешнем каре), то в конце каждой навигации он обязательно собирал там экскурсоводов и организаторов Паломнической службы, капитанов монастырских пассажирских теплоходов, бухгалтеров. Эти маленькие пиры не просто ставили точку в конце конкретного паломнического сезона, они несли примирение и благодарение (отец Мефодий говорил: «Жизнь христианская – это Евхаристия!»). За пять месяцев навигации, при работе с людьми чего только не бывает – накладки, ошибки, всяческие искушения. А за прекрасным столом, под рюмочку ракии все «протягивали друг другу руки», дружно смеялись над «острыми ситуациями» и своими страстями. И каждому из нас Батюшка говорил спасибо.

Мы потом не без грусти отмечали, что пока идёт сезон, все нас без конца дёргают, ругают, что-то требуют. А когда навигация заканчивается, благодарит только один человек – отец Мефодий, простыми искренними словами: «Спасибо, что отдаёте свои силы обители, что терпите такие нелёгкие условия жизни, что оставляете на материке свои семьи ради нас, грешных монахов, ради помощи нам». И тоже каждому в конце дарил маленький подарок. Пожилым нашим экскурсоводам частенько целовал руку.

***

Когда Валаам (благодаря Святейшему Патриарху Алексию) стал привлекать всё больше высокопоставленных и состоятельных людей, отец Мефодий выступил в качестве утешителя и для них.

Рядом с Батюшкой становилось понятно, что в сущности, любому человеку от мальчика из Вологды или Харькова до главы Карелии или даже всей Российской Федерации нужно одно – тепло, любовь, поддержка. «Давай, иди вперёд, делай, не бойся! А я незримо буду рядом, своей молитвой поддержу».

«Нас ждёт огонь смертельный, и все ж бессилен он. Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный десятый наш десантный батальон», — эту песню из фильма «Белорусский вокзал» отец Мефодий очень любил, часто пел её с гостями. И всем казалось, что это и про его жизнь, и про Россию, и про Церковь.

Сейчас много пишут, что Батюшка приводил людей ко Христу. Это таинственные, сокровенные пути. Говорить о подобных вещах, наверное, могут только сами эти люди.

Но мы могли воочию наблюдать, как отец Мефодий приводил человека «самого к себе».

Быть чиновником высшего эшелона – это тяжёлое бремя. Должность и «роль» прирастают, душа деформируется. Из-за маски уже не разглядеть подлинного лица. И Батюшка деликатно, на первых порах с помощью той же македонской ракии (чего уж тут таить!), потихоньку выстраивал разговор так, что человек постепенно раскрывался, теплели его глаза, уходила надменность, появлялся интерес. Прилетел на вертолете – «статус», «vip-персона», а улетел – «живой» человек.

Подобные превращения рядом с Батюшкой происходили постоянно. Это был его особый дар от Бога, талант.

***

В последние годы мы мало общались. Когда вокруг отца Мефодия собралось достаточно покровителей и жертвователей, он изо всех сил начал реализовывать свои мечты по созданию сферы приёма гостей. Стало ясно, насколько же тяжко психологически было ему переносить валаамское «убожество» конца ХХ века.

Гостиницы, архондарики, цветники, «парадиз» – на Светлом острове. И отдельной статьей – часовни и храмы во имя Всемилостивейшей Царицы Небесной, святой блаженной Ксении, славянских учителей равноапостольных Кирилла и Мефодия. Полученное в молодости образование инженера-строителя тоже не осталось «мертвым грузом», пригодилось (хотя, шутя, он говорил, что владыка Панкратий, когда сердится, называет его «гитаристом», а не инженером).

Кроме того, Батюшка возглавил Культурно-Просветительский Центр «Свет Валаама». А это огромная менеджерская работа: организация регулярных приездов известных петербургских врачей для осмотра местных детей, летний отдых для них на море, помощь пенсионерам, творческим коллективам, проведение совместно с Т. И. Шевченко (старшим научным сотрудником Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета) регулярных майских образовательных чтений. Всего не перечислить!

Размах деятельности Батюшки порой даже приводил нас в искушение. Его вкус, казалось, входил в диссонанс с северным прохладным духом Валаама. Пряный, яркий православный восток – Балканы – с коврами и бархатом, павлинами и голубями, канделябрами и наборными из десятков видов камней полами ворвался в нашу жизнь.

Помню, я как-то в сердцах сказала: «Это вообще монастырь или бесконечный фильм Кустурицы»? А потом решила, что жить с камнем за пазухой мне не по силам, пошла к отцу Мефодию на исповедь, пристроившись за его гостями.

Реакция Батюшки была подлинно монашеской. Он помолчал, прочитал разрешительную молитву, а потом крепко взял меня за руки и сказал очень серьёзно: «Когда я буду делать что-то такое, на что у тебя пойдет осуждение, сразу перекрестись и помолись за меня, за грешного Мефодия. Обещай»!

Я обещала. Старалась. Работало.

***

В завершение хочется вспомнить один бытовой, незначительный, но очень выразительный эпизод.

Батюшка заболел (а, надо сказать, здоровье у него было слабое, валаамский климат давался тяжело, но он никогда не жаловался, внешне всегда был ровен и весел), его положили в больницу недалеко от моего дома. Мы с друзьями решили его навестить. Он разрешил.

Пришли на отделение, быстро нашли палату (медсёстры, уже одарённые батюшкиными «фирменными» янтарными четками, проводили до дверей). Отец Мефодий, совсем слабенький, бледный, в пижаме с цветочками и буковками «минздрав» (хорошо это помню, потому, что, придя домой, сразу записала), вызвал матушку Гавриилу (тогда еще – Наталью Васильевну, свою главную помощницу). Она жила в соседней палате, чтобы ухаживать за Батюшкой.

Нам стало неловко, т.к. мы не ожидали, что ему настолько плохо.

«Наташа, ребята пришли! Неси скорее стулья и тарелки, клубнику, виноград неси»!

Потом зазвонил телефон. Батюшка поговорил, еле подняв руку с трубкой. И опять: «Наташа, Иван Иванович идёт, неси стул и тарелку ещё»!

Опять звонок: «Наташа, наши певчие едут, неси два стула»!

Когда Наталья Васильевна, как волшебница из сказки, справилась с подготовкой к нашествию посетителей и молниеносно накрыла столик, за окном на балконе заворковали голуби. Была ранняя весна.

«Ой, Наташа, и голуби пришли»! — прошептал Батюшка.

Наталья Васильевна схватила мисочку и отправилась на балкон.

Тут уж я не выдержала: «А голубям-то что»?

«А голубям у нас – пшено», — абсолютно невозмутимо ответила она.

Если бы на месте отца Мефодия была я, я бы сказала только одно: «Наташа, гони всех в шею, дайте покой»!

Но отец Мефодий был отцом Мефодием…

Последним его подарком для меня стало устройство в хорошую ковидную больницу моего мужа и его родителей. А через пару недель в такой же ковидный стационар поехал и сам отец Мефодий. Все мои болели очень тяжело, но поправились, выписались. Батюшка – нет.

***

Замечательный русский писатель Борис Зайцев, посетивший в 1920-е годы Афон, а 1930-е Валаам, тонко подметил, что парадоксальным образом в монастыре, где люди постоянно приглушают, не выпячивают свое «я», свою индивидуальность, эта индивидуальность как раз и раскрывается самым удивительным образом.

Пересаженный на тонкую валаамскую почву балканский цветок прижился, раскрылся и возблагоухал на всю Россию, как чайные розы в его цветниках.

Он был так ярок, так необычен, так удивительно много всего успел сделать, что с его уходом Валаам будто в разы потускнел, посерел.

И крик павлинов на Светлом острове, который раньше раздражал, теперь звучит как плач. И кажется символичным, что в этом году так много на островах бабочек-траурниц.

Обитель – стоит, жизнь – идёт, совершается в храмах Литургия. Но Валаам уже никогда не будет таким, каким был при жизни отца Мефодия. Глава дописана, страница закрылась. Эпоха закончилась.

Незаменимые люди – есть.

Как бы нам сохранить его теплоту, его внимательность в отношении к людям, его творческое дерзновение? Сможем ли? Не уверена.

Но Господь знает, что делает. Будем стараться.