В иных пределах (о жизни на Старом Валааме во время советско-финляндской войны)

Эта рукопись на русском языке хранится в архиве Нововалаамского монастыря в Финляндии. Ее автор — игумен монастыря Нестор.

В миру он носил имя Яков Киселенков, родился 19 октября 1887 года в Калужской губернии. 26 июня 1905 года поступил в Валаамский монастырь и лишь в 1918 году был пострижен в монахи. В 1926 году стал иеромонахом, то есть получил право церковного служения. Вместе с братией в 1940 году перешел в Финляндию.

В Новом Валааме Нестор стал в 1949 году экономом, а в 1952 году — главой монастыря. На его глазах прошли почти все последние события валаамской обители, трагические и печальные.

Повествование «В иных пределах» рассказывает о жизни на Старом Валааме во время советско-финляндской войны, об эвакуации, о деятельности монастыря в Финляндии до 1967 года. Через несколько месяцев после того, как игумен Нестор поставил последнюю точку в своем дневнике, его земная жизнь завершилась — он скончался 14 сентября 1967 года в глубокой старости и немощи. Похоронен на Нововалаамском кладбище в километре от монастыря. Автор не переставал благодарить Бога за то, что Он даровал ему такую длинную, жизнь.

За предоставленную возможность познакомить советского читателя с архивными материалами Нововалаамского монастыря выражаем благодарность его игумену о. Пантелеймону и библиотекарю монастырской библиотеки Пиа Коскинен-Лаунонен.

СПРАВКА:

Нестор (Яков Григорьевич Киселенков; 1887-1967 гг.), игумен. Родился в с. Воронино Мосальского уезде Калужской губ. 8 июня 1905 г. поступил в Валаамский монастырь. 19 октября 1911 г. стал послушником. 3 апреля 1918 г. пострижен в монашество. 15 ноября 1922 г. рукоположен в иеродиакона, 29 июня 1926 г. — в иеромонаха. Проходил малярное послушание. Находился в Германовском скиту и при Финляндском архиерейском доме в Выборге. Состоял певчим монастырского соборного хора. С 1942 г. — регент монастырского хора. С 1948 г. — благочинный монастыря. 24 августа 1949 г. избран казначеем. С 26 июля 1952 г. — настоятель Валаамского монастыря. Скончался в северокарельской Центральной больнице г. Иоенсуу. Погребен на монастырском кладбище Нового Валаама в Финляндии.

Всех монашествующих было 205 человек, а женщин прачек — 13.

- Ну вот, дожил и я до 52 лет во своей обители. Шестнадцати лет оставил мир с его прелестями, думал, что Господь приведет в ней и к желанной кончине. Но Бог рассудил иначе.

Опять настали для Валаамской обители испы­тания, грозные тучи нависли. В 1939 году, в ноябре, была объявлена война СССР с Фин­ляндией. (С 1920 года монастырь Валаамский уже находился под юрисдикцией Финляндии.) Никто не мог себе представить, какой она будет, и случившегося ужаса не ожидали.

Мы, монахи, прожившие здесь по 40 лет, а иные и более, очень редко бывали в боль­ших городах да и газеты мало кто читал, а если и читали, то вряд ли толком понимали происходящее, поэтому у нас создавалось весь­ма смутное понятие о самолетах, которые сбрасывают разрушительные бомбы.

Кто-то из наших наивных старцев посоветовал нарезать длинные ленты из обыкновенной бума­ги и заклеить ими крест-накрест окна; будто бы стекла не будут лопаться при взрывах.

Но вот 5 декабря над островом появился первый самолет и сбросил бомбу на конюшню. К счастью, она была почти пуста, так как ло­шади находились на работе, но все же двух лошадок поранило, а одну совсем убило. Тут только наши старички уразумели, что стекла за­клеивать бумажкой не стоит, все равно толку мало.

19 декабря валаамский полицейский Салака объявил: те, кто не имеют финляндского граж­данства, завтра должны покинуть остров. Господи Боже мой, сколько слез тут было пролито, каких только cлов ни посыпалось в адрес полицейского, а собираться все же нуж­но было. Из монашествующих, кто не имел этого гражданства, набралось 70 человек, да еще ра­бочих до 20 или немного более.

Всех погрузи­ли на большой пароход и повезли в Лахденпохья, а оттуда монашествующих отправили в Каннокоски (Вазовская область), где и распреде­лили жить по школам, а рабочих — кого куда. Вскоре самолеты стали показываться над мо­настырем все чаще и чаще, да к тому же фин­ляндские военные оборудовали на соборной ко­локольне наблюдательную вышку. Это еще больше стало раздражать советских летчиков, которые начали сбрасывать зажигательные бом­бы. Мы, оставшаяся братия, не успевали тушить пожары.

Однако сгорело северное крыло каре, но уцелела уникальная библиотека, насчитывающая 29000 томов (монахи хотели даже взорвать перемычку между двумя зданиями, чтобы остановить пожар, угрожавший библиотеке и архиву, но, к счастью, его удалось потушить и без этой меры). Несколько насельников погибло от осколков бомб.

4 января в два часа дня над монастырем появилось 15 самолетов, которые начали немилосердно громить главный собор и братские корпуса. Это было так неожиданно, что на некоторых повлияло пси­хически. Более слабодушные разбежались, а пожары возникали то тут, то там. Многие здания были разрушены. Собор богохранимый остался цел и невредим — только одна бомба попала в купол, но большого вреда не принесла.

Монастырского начальства в это время на месте не было — оно отправилось в город Сердоболь, а на обратном пути застряло в Сергиевском скиту, который находился в 18 километрах от монастыря. А когда вернулось в этот самый день в 10 вечера, то оставшаяся братия по распоряжению военного начальства уже должна была покинуть святую обитель. В 10 ча­сов 40 минут нам подали несколько грузови­ков.

Было очень печально смотреть, как полубольные старики суетились со своими узелка­ми. Некоторые не могли вскарабкаться и беспомощно ждали, кто бы им помог влезть в кузов. Но вот погрузка кончилась, не успели собраться только игумен, наместник и еще пять-шесть человек, которым обещали завтра рано утром подать два грузовика и легковой авто­мобиль.

В 12 ночи при зареве пожаров мы тихо, с боль­шой осторожностью начали спускаться к Ла­дожскому озеру, которое к нашему благополу­чию в эту зиму очень хорошо покрылось льдом. Не было ни торосов, ни больших трещин. Ехали без затруднений, но все же наши вожатые останавливались и несколько раз прислушива­лись, нет ли где засады. Не доезжая до берега километров 15, выжидали целый час, причину нам не объяснили. С Божию помощью до Лахденпохья добрались благополучно к 3 утра. Поместили нас в хорошей школе, приготовили кипяток, но от переживания и потрясения мало кто им воспользовался. Большая часть наших отцов ткнулась на пол во всем своем гарде­робе, и забылась кошмарным сном.

В восемь утра нас разбудил неестествен­ный крик. Все вскочили в ужасе, думая, что начался налет самолетов. Оказалось, переполох учинил больной иеромонах Пахомий.

Наконец получили приказ, чтобы к четырем вечера все были готовы в дорогу, но в час дня пришел наш монастырский полицейский, а с ним еще молодой чиновник, начали обыск. Неко­торые отцы загодя приготовились к этому бегст­ву и поэтому необходимые вещи тщательно упаковали, более бережливые даже зашили в большие мешки, а тут пришлось все распары­вать и вытряхивать. Конечно, по адресу Салаки опять было много лишних выражений, но все же и тут пришлось подчиняться. К нашему счастью, моло­дой чиновник оказался малоопытным, так как он излишне серьезно рассматривал вещи, на ко­торые другой на его месте совсем не обратил бы внимания. У одного старичка нашли какой-то чертеж невинной полочки, вероятно, старик впопыхах по ошибке не заметил, как положил. Этот чертеж они рассматривали тщательно, думая, наверно, найти ключ к какому-либо важ­ному открытию. Потом разглядывали нотную тетрадку — нет ли там чего-либо? А время шло, было уже начало четвертого, старики стали роп­тать, что не успеют собраться ко времени, и наши мучители прекратили истязания.

Кое-как бедные старички рассовали свои пожитки с новыми искренними пожеланиями всевозможных "добрых слов" монастырскому зло­дею полицейскому Салаке, который, кстати, остался должен монастырю несколько тысяч финляндских марок. Грузовики уже были пода­ны, и нам велели поскорей загружаться. Не обошлось и без споров между собой. Наконец успокоились. Нас повезли к вагонам, которые стояли далеко от всякого жилья, и было велено тихо грузиться. На сей раз все обошлось благополучно. Была уже ночь.

В братский Псалтирь были добавлены имена валаамской братии, почившей в 20 веке в Ново-Валаамском монастыре (Финляндия)

Теперь нельзя понять, как мы ехали. Суток двое или трое нас катали взад и вперед. Как-то днем мы проезжали мимо леса и прозвучал приказ выходить из вагона и бежать прятаться. Я решил остаться: будь что будет. Боялся, что второпях не смогу подняться обратно в вагон, а некоторые побежали, и в это время взорва­лась бомба, но несчастья не произошло. Оказа­лось, что бомба была сброшена на ближайшую станцию.

Прибыли мы в город Ювяскюля, было ве­лено выходить с вещами. У кого были с собой взяты маленькие саночки, тем было полегче, а кто нес вещи на себе, те порядком измучились. Вожатый привел нас к открытым вагонам, в ко­торых возили дрова, и приказал на эти пло­щадки и вещи нагружать, и самим взгромоз­диться. На беду дул сильный ветер или, может быть, мне это показалось от быстрой езды на открытом воздухе. Ехали долго, но вот нас подвезли к какой-то даче и велели с вещами спускаться по приставной лестнице. Старики так переутомились, что и ругаться перестали.

На даче чьей-то заботливой рукой уже был приготовлен чай с белым хлебом и маслом. Комнаты оказались хорошо натоплены. Мы со­грелись, отдохнули и, как говорится, пришли в себя. Часа через четыре нам подали большой грузовик для перевозки телят, приказали полюбовно разделиться на две равные группы — одной ехать сейчас, а другой завтра утром. Более уравновешенные из нас и кто потолко­вей — остались до завтра, а нетерпеливые пожелали ехать сразу же. Я тоже поторопился с первой партией. Набились до отказа. Сколь­ко осталось, неизвестно. Внутри грузовика была гнилая солома, пахло протухшим мясом и еще чем-то. Езда была неприятная.

В четыре утра приехали в большое село Каннокоски, где нас встретил иеродиакон Савва, который был вывезен сюда раньше. Он владел финским языком, ему легко было устроить старикам маленькую передышку. Тут же в школе, близ дороги, был приготовлен чай, но многие из нас в изнеможении так и повалились, кто где мог. Было приказано быть готовыми к восьми вечера. До места осталось всего километр. В девять часов вечера привезли нас в местечко Илмакоски. Утром старший распорядитель из числа вы­везенных 19 декабря распределил нас в четы­рех больших школах. Игумен занимал отдель­ную комнату у крестьянина, а остальные собор­ные[1] — их шесть человек — там же, но только все вместе в одной комнате. Школа в Илмакоски была для всех нас как бы центром, отсюда исходили повеления и распоряжения, и обедать все сходились сюда. Тут же проходили некоторые совещания. Остальные три школы отстояли от этой на расстоянии 4, 6 и 8 кило­метров.

Всех монашествующих было 205 человек, а женщин прачек — 13. Женщин поместили в рыбацком доме на берегу реки, где разме­щались старики инвалиды, и потому дом этот назвали богадельней.

Наша центральная школа имела два больших классных зала, в которых были сделаны сплош­ные нары, приблизительно человек на 60. Бед­ным монахам, каждый из которых много лет жил в отдельной комнате, пришлось лечь, вплотную прижавшись друг к другу, только чтоб не валяться на полу. Утешая друг друга, мы имели надежду в скором времени вернуться в свою родную обитель.

Дожили до марта, и поползли слухи, что будто бы начались переговоры о мире, а 19 марта действительно был заключен мир, но сна­чала мы не знали, на чьей стороне остался дорогой нашему сердцу Валаам. Потом выяс­нилось определенно: города Выборг, Кексгольм и наш любимый Сердоболь, а с ним святая наша обитель отошли к Советскому Союзу. Мы по национальности русские люди, и нам было очень прискорбно, что все так получилось. Те­перь вопрос был поставлен ребром: куда мы, бедные, денемся? Монастырских денег мало, а численность братии все же была порядочной. Наши начальники серьезно призадумались, начали наводить справки, нет ли где местечка, подходящего к укладу монашеской жизни. Было много предложений, но все оказались неприем­лемы — то близко город, то предлагали участок леса, который сперва надо вырубить, чтобы очистить место для постройки, а это было для нас очень затруднительно.

Школьное начальство стало нам намекать, что пора позаботиться о дальнейшем своем существовании. Школы, в которых мы помеща­лись, уже требовали ремонта. Пришлось ускорить поиски места. Но Господь больше печется о нас, чем мы сами о себе: добрые люди указали поместье, которое желали продать. Наши начальники быстро собрались и поехали смотреть. С ними беженец архитектор, который прежде жил в нашей обители. Поместье это находилось в Сан-Михальской губернии. Место дачное, поблизости обывателей не было, кругом лес да вода, тишина абсолютная. Но это еще не все. Когда осматривали помещение, в одной из комнат увидели образ наших преподобных Сергия и Германа. Это было чудесное указа­ние самих преподобных, что именно это место нам уготовано. Хозяева поместья, конечно, были лютеране, которые икон не почитают, но как у них очутилась икона преподобных Сергия и Гер­мана, для нас осталось загадкой.

НЕТ БОЛЬШЕ ТОЙ ЛЮБВИ, АЩЕ КТО ПОЛОЖИТ ДУШУ СВОЮ ЗА ДРУГИ СВОЯ» (ИН. 15: 13)

Хозяйственной утвари было много, некоторые постройки требовали приведения в порядок, оказались запущены и поля. Лесу имелось 300 гектаров, а пахотной — 50. На полях обилие камней. Старики наши разделились на три группы и с рвением набросились на них: кто динамитом рвал, кто, вырыв глубокую яму, хо­ронил их, а маленькие просто корзинами собирали.

Купили имение за 2825000 финляндских марок. После законного утверждения купчей при­ступили к перестройке зданий жилого поме­щения. Из большой старой конюшни выкроили 36 келий и поместили в них по три-пять чело­век. Из жилых домов тоже умудрились «со­чинить» как можно больше комнат, даже чердак приспособили под жилье. Теперь старцы поместились с великой скорбью в клетушках по два-четыре человека. Трапезную соорудили из барской гардеробной и из гаража для авто­мобиля. Эти оба помещения соединили, до­строив промежуток между ними, и получилось сравнительно сносное здание. В силу необходи­мости и во избежание несчастных случаев пришлось провести электрическое освещение, за которое уплатили фирме за проводку линии, за трансформатор и прочее 2170255 марок. По указанию духовника иеросхимонаха Ефрема сде­лали приличный иконостас — некоторые ико­ны, а также и часть мелких колоколов при помощи военных были нами вывезены со Старого Валаама.

Создалось что-то похожее на бедную оби­тель. Постепенно жизнь стала налаживаться, хотя такой дисциплины, как на Старом Валаа­ме, уже не было — в церковь ходили кто в чем, да и спрашивать строго за это было нельзя, ведь вывозили нас спешно, некоторые монахи брали с собой что попало под руку, а более нужное оставили.

Место, купленное нами, называлось Папинниеми. Кругом озера, а рыбы в них совсем мало; так что по необходимости пришлось мириться с положением и есть мясную пищу, о которой прежде даже и помышлять не могли.

Когда покупали имение, то вместе с ним приобрели несколько коров и свиней. На Старом Валааме военные взяли у нас около пя­тидесяти лошадей, а по окончании войны об­ратно вернули только четырнадцать, и то почти все из них стали калеки, потому обитель для хозяйственных нужд приобрела шесть лошадей. А молотилка и две косилки уже имелись.

Богослужение совершалось так: вечерня в пять часов (зимою в четыре), полунощница с утреней в четыре часа и сразу же Ли­тургия. В субботу малая вечерня в четыре часа, всенощная в шесть вечера, а Литургия в шесть утра.

В 1943 году к нам переселились шесть монахов Печенгского монастыря. За них Церковное управление по условию платило Валаамскому монастырю ежемесячно за каждого по 2500 марок. Монахи новые были очень трудолюби­вые, примерные. В 1956 году, в августе, в нашу обитель переселили и коневских монахов — девять человек, почти все они были преста­релые. Церковное управление обязалось платить за каждого из них по 3000 марок. В 1956 году нас всех, монашествующих, осталось 68 человек, почти все престарелые. По милости Бога и по молитвам преподобных Сергия и Германа оби­тель пока существовала, хотя в смысле хорошего ведения хозяйства становилось все трудней — молодых сил нет, а старикам уже многое не по силам. Из карел никто по призванию не желает поступать в монастырь. Платных работников держать очень дорого, но все же летом при­ходится нанимать.

В одном и том же храме двунадесятые праздники отмечали по два раза — согласно раз­ным календарям.

В 1917 году, в октябре, в Валаамском монастыре состоялся съезд духовенства и мирян, на котором обсуждался вопрос о введении нового календарного стиля. После споров подавляющим числом голосов решили перейти на новый стиль. Преосвященный Серафим, правя­щий финляндской епархией, доложил об этом Синоду. Святейший Синод представил преосвя­щенному право разрешить такой переход там, где это окажется неизбежным. Некоторые при­ходы сразу же это сделали. Думали, что тем все и кончится, а получилось наоборот: ситуация стала обостряться. Серафим сперва был как будто и не прочь перейти на григорианский стиль, а потом пошел на попятную. С того времени взгляды Церковного управления и ар­хиепископа Серафима разошлись.

Пошла такая неразбериха, что Боже упаси: в одном и том же храме двунадесятые праздники отмечали по два раза — согласно раз­ным календарям. Русскую Церковь взбаламутили «живоцерковники». Бог весть какая была у русских попов-самозванцев цель, но некоторые финляндские православные попы, воспользовав­шись смутой, задумали совсем отделиться от Русской Церкви и перейти к Константинополь­скому патриарху и на новый стиль. На Сердобольском церковном соборе решили избрать викарного епископа, большинством голосов та­ковым был избран вдовый священник Герман Аав из Эстонии.

Архиепископ Серафим в это смутное время посетил Валаамскую обитель, которая уже отпраздновала свои престольные праздники по но­вому стилю. Большинство братии, недовольное новым стилем, обратилось к владыке с усердной просьбой о переходе опять на старый стиль. Владыка согласился и приказал монастырскому начальству подать ему об этом прошение. На прошении владыка наложил следующую резолю­цию: «1922 г. июля 12-го. Согласно едино­душной просьбе всего братства Валаамского монастыря, благословляю при действии нового стиля пользоваться в церковно-богослужебной практике и старым стилем. Архиепископ Се­рафим». Престольные праздники были отпразд­нованы второй раз, по старому стилю.

Финляндская Православная Церковь совсем перешла в Константинопольский Патриархат, а также и на новый стиль без всякого благо­словения русского Патриарха Тихона, который сообщил, что на принятие нового стиля для Финляндской Церкви дать благословения не мо­жет. Валаамская обитель опять с великой скорбью праздновала свои праздники, кроме святой Пасхи, по новому стилю. Но некоторые из братии решительно отказались от нового стиля и обособились совершать богослужения по часовням, а зимою по мастерским.

В 1922 году правительство предложило прео­священному Серафиму оставить свою кафедру якобы из-за незнания финского языка, но на самом деле — как русофила. Ему назначили местожительство в Коневском монастыре. Про­тоиерей Герман Аав был уже хиронисован в епископа Карельского. Финляндская Церковь уже праздновала по новому стилю и святую Пасху.

2 сентября 1922 года епископ Герман дал по телефону указ игумену Павлину, что Валаамскую обитель посетит греческий митропо­лит Германос и мы вместе будем служить всенощную и Литургию: «Прошу назначить ше­стерых иеромонахов, архидиакона, двух иеро­диаконов, иподиаконов и прислужников». Стар­шая братия (соборные) категорически отказалась от богослужения. Игумен Павлин был в затруд­нении. Эконом Харитон хотя и согласился вести службу, но игумен опасался, как бы тот в последнюю минуту не увильнул. Так чуть было и не случилось: Харитон уже намерен был ехать торговать яблоками, но игумен показал свою решительность и вернул его.

Почти все священнослужители по разным причинам отказались от служения с митрополи­том Германосом и с епископом Германом. Но все же, хотя и с большим трудом, нашлось требуемое число священнослужителей, и служе­ние состоялось. Иподиаконы, однако, не подхо­дили причащаться оттого якобы, что много дел. Но архидиакон без всякой церемонии взял одного из них за шиворот и привел к епископу Герману: «Вот, владыка, ваш ставленник, а не желает с вами причащаться». Владыка Герман даже изменился в лице, но ничего не ответил.

24 сентября митрополит уехал из монасты­ря. По его отъезде в следующее воскресенье иеромонахи, назначенные служить, отказались от богослужения с теми, кто служил с митрополитом и с епископом Германом, а также и с настоятелем. Мало кто стал ходить молиться в собор. Сделалось немножко жутко.

Были назначены временно исполняющие должностные лица: наместник, казначей, ризни­чий, духовник и благочинный, которых утверди­ли законным порядком. Церковное управление не замедлило проявить и репрессивные меры: в первую очередь предали суду и разослали по скитам соборных, а затем наказали и тех, кто не захотел подчиниться игумену, — всего та­ких было 133 человека. Очень получилось при­скорбно: святая обитель разделилась на два ла­геря. Когда был допрос, то выяснилось, что с настоятелем желают быть в молитвенном об­щении 170 человек. Но все же священнослужи­телей не стало хватать. Пришлось несколько человек рукоположить в сан, хотя этих церков­нослужителей сторонники старого стиля не признавали и благословения от них не брали.

Волнение разгоралось все больше и больше. Начались тайные заграничные переписки. Брат­ство совсем разделилось. А финляндское Цер­ковное управление все продолжало нажимать. Бог весть с какой целью они принуждали к новому стилю монахов, живущих совсем от­дельно от мирских жизнью, да еще на острове, который отстоял от берега на сорок километ­ров. Гражданские праздники они не нарушали, а какое дело лютеранскому государству, если монахи поют стихиры преподобному Спиридону или другому святому. Но все же бедным ста­рикам пришлось из-за стиля покинуть святую обитель. Грустно, проживши здесь 40-50 лет, расставаться с дорогим Валаамом, где положено столько трудов и пролито слез, и ехать уми­рать в Сербию или еще куда. Но некоторые отцы — их было немного — с присущей им дипломатией умудрились остаться в монастыре. Хотя они и не сочувствовали новому стилю и в церковь не ходили, но с игуменом были в хороших отношениях и оставались на своих послушаниях.

И вот в 1940 году Господь Бог опять послал свое испытание нам, немощным инокам, — пере­селение. Обедать мы сходились вместе, а Богу молились врозь, двумя группами, — те, кто за старый стиль, и кто за новый. Продол­жали так молиться вплоть до 1945 года.

По окончании войны прошел слух, что в Хельсинки по церковным делам приезжает митрополит Ленинградский Григорий, финлянд­ская автономная Православная Церковь не имела молитвенного канонического общения с Русской Церковью, находясь к тому времени в ведении Константинопольского Патриарха около тридцати лет. Целью приезда митрополита в Финляндию была попытка вернуть финляндскую Православ­ную Церковь в лоно Русской Церкви.

Дело это как будто уже налаживалось. Архиепископ Герман дал свое согласие, хотя и неофициально, но имеющие власть опять посадили его в свои сани. Наш настоятель игумен Харитон поспешил в Хельсинки встретить авторитетного гостя и уговорил его посетить нашу новую обитель, чтобы объединить братство и, если будет возможно, то и совсем перейти в Русскую Церковь, но риск был большой. Наш монастырь все же находится в Финляндии. Возможно, нас тогда могли бы попросить покинуть страну, а мы уже успели пустить здесь корни. Но тут природный ум нашего игумена Харитона нашел лазейку, он предложил митрополиту Григорию принять нас в Русскую Церковь только канонически, а в юридическом и административном порядке во всем под­чиняться архиепископу Финляндской Церкви. Так и сделали.

Митрополит Григорий, как человек решительный и смелый, по прибытии в нашу обитель не стал медлить, а велел собраться всем мо­нахам, придерживающимся как старого, так и но­вого стиля, и объяснил, что обе партии заблуждаются и нарушают законный порядок. «Новостильники» — в качестве нарушителей цер­ковной дисциплины, а «старостильники» — как сочувствующие Карловацкому незаконному со­бору. С митрополитом был его секретарь, некто А. Шишкин, доцент Ленинградской ака­демии. Видя, что Владыка слишком переуто­мился от путешествия, он упросил его дать раз­решение поговорить с монахами. Владыка раз­решил. И Шишкин стал доказывать, что обе сто­роны должны принести покаяние перед Русской Церковью. Говорил он много и убедительно, а в заключение крикнул: «Поняли?» Из толпы монахов ответили голоса: «Поняли, поняли». Я стоял близко от стариков монахов и слышал, как один спрашивал у другого: «А что он го­ворил-то?»

В заключение спели: «Тебе Бога хвалим».

На следующий день велено было собраться всем в церковь, дать подписи о согласии. На шесть вечера было назначено всенощное бде­ние. Служили с митрополитом и «новостильники», и «старостильники», которые после два­дцатилетнего нехождения в церковь позабыли порядок службы и немилосердно все путали.

На следующий день в одиннадцать была об­щая трапеза, после чего митрополит опять обратился к братии, призывая к миру и брат­ской любви. Объяснил, что все должны перей­ти на старый стиль ради мира и за бого­служением поминать русского Патриарха Алексия. В административном отношении следовало во всем подчиняться архиепископу Герману и также поминать его имя за богослужением после Патриарха.

«Старостильникам» пришлось покориться. Слава Богу, братство наше опять объединилось, и мы начали вместе молиться и славить Господа едиными устами и единым сердцем. И в таком согласии мы прожили до 1957 года. При отъезде митрополит пожелал нам про­должить нашу иноческую жизнь в смирении и на­деяться в будущем вернуться в свою родную обитель на Старый Валаам.

Игумен Харитон скончался по новому стилю 27 октября 1947 года. После него настоятелем стал игумен Иероним (фельдшер). Из Церковного управления раздавались некоторые угро­зы и придирки, но по молитвам преподобных Сергия и Германа репрессии как-то сами собой сглаживались. Игумен Иероним скончался в 1952 году. Тогда же я был выбран настоятелем. В ок­тябре меня вызвали в Ленинград для возведе­ния в сан игумена. Нас в поездке было двое — выбранный благочинным монах Симфориан был рукоположен во иеродиакона, а на другой день во иеромонаха. Рукополагал сам митрополит Григорий.

В 1954 году нашу обитель посетил русский митрополит Крутицкий Николай. Служил Литур­гию, посетил некоторые кельи, беседовал с братией. Обласкал стариков и обнадежил, что если случится какая-либо неприятность со сторо­ны Церковного управления, то, мол, не смущай­тесь, мы возьмем вас на родину. Старики были рады, ждали случая и повода, за что бы уце­питься. В 1955 году состоялся очередной собор, который в Финляндской Церкви бывает каждые пять лет. Старики ждали, что на них за неле­гальный переход под Московскую Патриархию посыплются гром и молния, но по милости Божией и тут нашлись защитники. Все прошло благополучно, кроме некоторых тонких намеков настоятелю.

Два года мы прожили мирно и спокойно. И вот пошли слухи, будто бы Русская Цер­ковь раскрывает свои любвеобильные объятия и хочет примириться с Финляндской Право­славной Церковью. Слухи подтвердились. Рус­ский Священный Синод поручил митрополиту Крутицкому Николаю довести до сведения ар­хиепископа Германа решение Московской Патриархии.

3 мая 1957 года монастырь получил сведе­ния, что в Хельсинки приехал митрополит Николай и посетит нашу обитель. За два дня до своего приезда к нам митрополит прислал протоиерея М. С. Славнитского, которому было поручено подготовить наше братство к переходу в полное ведение Финляндской Право­славной Церкви. Наше братство было очень опе­чалено, и некоторые затаили в себе желание — когда приедет митрополит, заявить ему об этом, покинуть обитель и переехать куда-либо в дру­гое место.

8 мая митрополит Николай пожаловал к нам. Его высокопреосвященство велел собраться в час дня и объявил, что Валаамский монастырь должен подчиниться во всем автономной Фин­ляндской Православной Церкви. Не только в ад­министративном, как было до этого, но и в мо­литвенном каноническом отношении. А если не­которые монахи выразят желание продолжать иноческую жизнь в Советском Союзе, то они будут приняты в монастыри Русской Право­славной Церкви. Старцы подняли шум и один за другим начали изъявлять желание переселиться на родину. Всего таких набралось 24 челове­ка, а в то время наше братство состояло из 60 человек.

Но Божий промысел судил иначе.

Когда Высокопреосвященный Владыка уехал, некоторые из отцов постепенно стали приходить в память и втихомолку начали отказываться от своего решения. Только семь человек фанатично настаивали на том, чтобы их поскорее отправили.

Дело пошло через советское посольство (в Хельсинки). Отправкой заведовал секретарь по­сольства И. А. Шишкин. Он очень желал, чтобы как можно больше старцев уехало в СССР. Дело это тянулось с мая до октября. Но вот, наконец, было от обеих сторон, из Советской России и от Финляндского правительства, полу­чено разрешение на переселение. Церковное управление позволило брать с собою как личные лишь те вещи, которые были в келье, но от­нюдь не казенные, монастырские.

Итак, наши отцы-пилигримы покинули свою родную обитель и пустились в неизвестную страну. По слухам, их отправили в Молдавию, но они спустя пять дней сбежали оттуда. Хотя там был как будто и устроенный монастырь. Однако богослужение совершалось на молдав­ском языке, бани не имелось, и чаю не давали. Святейший Патриарх Алексий, уважая наш Ста­рый Валаам, разрешил им переехать в Печор­скую обитель (Псковской области), которая была у новых властей оставлена как музей. Построена она была, как говорят, в 1519 году, из корен­ных монашествующих, принявших там постриг, в 1957 году осталось здесь только несколько человек, остальные были собраны из разных за­крытых монастырей и уже тоже престарелые. Наши отцы-беглецы и водворились там: 80-лет­ний иеросхимонах Михаил, 84-летний иеросхимонах Иоанн, 78-летний иеромонах Лука, 69-летний иеромонах Геннадий, 59-летний иеромонах Сер­гий, 79-летний монах Гурий и 82-летний монах Борис. Через два года четверо из них — иеросхимонахи Михаил и Иоанн, иеромонахи Сергий и Геннадий — один за другим скончались.

В архиве Ново-Валаамской обители в Финляндии были обнаружены двадцать неизданных рукописных дневников отца Иосифа, прозванного на Валааме «библиотекарем».

Нас же в Финляндии теперь осталось всего 53 человека. Бог весть, какая судьба ожи­дает нас. Доживем ли мы в этой тихой оби­тели, или опять постигнут нас превратности судьбы?

ДОПОЛНЕНИЯ В ДОКУМЕНТАХ И ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЯХ

Отзыв правительственного советника А. Инкинена от 3 августа 1953 года:

В начале своего отзыва Инкинен довольно подробно объясняет причины и обстоятельства, по которым Финляндская Православная Церковь отделилась от Русской Церкви. В сем отзыве сказано между прочим следующее: «...что касается особенно монастырей, то их внутреннюю жизнь определяет особая инструк­ция от 31 мая 1932 года. Все эти постановле­ния и инструкции предполагают, без всяких сомнений, что монастыри должны подчиняться только своей местной церковной власти и прави­тельству страны. Кроме сего, следует принять во внимание тот параграф закона о свободе вероисповедания, который выражает точку зре­ния законов Финляндии относительно финлянд­ских монастырей. Так, запрещая основание но­вых монастырей, закон нашей страны не при­знает никаких других монастырей, кроме ныне существующих, если они искренне и без лукав­ства покоряются требованиям законов страны. Переход Финляндской Православной Церкви в юрисдикцию Вселенского Патриарха произошел потому, что Московский Патриарх весной 1922 года был насильно смещен и Финляндская Православная Церковь не согласилась признать пришедшую к власти в Москве «Живую» Цер­ковь наследницей законных прав Московского Патриарха».

Финляндское Православное Церковное управление Куопио 26 ноября 1952 года, № 3257.

«Правлению Валаамского монастыря. Прини­мая во внимание тот факт, что Церковное управление в любой момент может оказаться обязанным дать отзывы по поводу так называемого монастырского кризиса, а значит, и в том факте, что Валаамский и Коневский монастыри подчиняются Московской патриархии, хотя за­коны Финляндии и постановление нашей церкви не признают другого рода монастырей, как только подчиненных Финляндской Православной Церкви. Церковное управление, согласно сего­дняшней резолюции, предлагает монастырско­му управлению дать на финском языке объяс­нение о том, как случилось присоединение Вашего монастыря к Московской патриархии и на каком основании. Церковное управление напоминает, что оно не имеет никаких доку­ментов о том, что от высокопреосвященного архиепископа Германа было прошено разреше­ние для этого перехода. Церковное управле­ние дружески советует вашему монастырю организовать свои дела так, чтобы монастырь не нарушал законов нашей страны, постановле­ний и инструкций нашей церкви, ибо иначе юридическое право существования монастырей будет подвергнуто сомнению. За церковное управление — председатель, архиепископ Гер­ман, и. о. секретаря — Паул Тулехмо».

«Церковному управлению. (Ответ — от ав­тора.)

Ссылаясь на Ваше отношение № 3257 от 26 ноября 1952 года, правление Валаамского монастыря сообщает Вам нижеследующее.

1) 3 ноября 1945 года, за № 2253, Церковное управление просило игумена Харитона послать Церковному управлению официаль­ное объяснение о переходе братства в юрис­дикцию Московского патриарха. 7 ноября 1945 года, за № 296, игумен Харитон послал высокопреосвященнейшему архиепископу Герману просимое объяснение на русском языке. 13 ноября 1945 года секретарь Церковного управ­ления А. Перола просил по телефону игумена Харитона послать Церковному управлению та­ковое объяснение на финском языке, которое и было послано 16 ноября за № 303. 23 нояб­ря 1945 года, за № 2338, Церковное управ­ление просило игумена Харитона прислать Цер­ковному управлению копии писем игумена Ха­ритона патриарху Алексию от 29 марта и 5 июня 1945 года. Эта просьба была исполнена 29 ноября 1945 года за № 320.

2) Мы уверены в том, что в архиве Церковного управления хранилась упоминаемая нами переписка, из которой явствует, например, то, что тогдашний секретарь Церковного управ­ления А. Перола на запрос игумена Хари­тона: «Как нам быть?» ответил определенно, что нам нужно перейти в каноническое под­чинение Московской патриархии. Тем более что глава нашей церкви архиепископ Герман и он, Перола, дали свою подпись о согласии на переход в юрисдикцию Московской патриар­хии. Покорнейше просим Церковное управление принять во внимание вышеупомянутую перепис­ку и особенно ответ игумена Харитона на фин­ском языке за № 303 16.11.45, к которому мы ничего добавить не можем, ибо у нас тоже не имеется никаких документов в том, просил ли покойный игумен Харитон от владыки Гер­мана разрешения на переход в юрисдикцию Московского патриархата или нет. Нас несколь­ко удивляет то, почему Церковное управление не обратило внимания на это дело при жизни игумена Харитона, которого следует считать фактически совершителем всего акта нашего присоединения к Москве. Всем хорошо известно, что в монастыре воля отца игумена — закон для каждого насельника. Насколько мы знаем, покойный отец игумен Харитон всегда во всех важных делах обители обращался за благо­словением к владыке Герману, и поэтому мы думаем, что он получил от него устное бла­гословение. Еще просим Вас принять во внима­ние тот факт, что теперешние члены правления Валаамского монастыря, исключая эконома, во время канонического присоединения к Мос­ковской патриархии находились в числе рядо­вых членов братства и, конечно, как и все ино­ки, считали волю игумена Харитона своим зако­ном. Кроме того, всему нашему братству были хорошо известны одобряющие присоединение к Русской Церкви отзывы владыки Германа и А. Перола.

АРХИМАНДРИТ АФАНАСИЙ (НЕЧАЕВ). СТАРЫЙ ВАЛААМ Это рассказ о внутренней жизни монастыря в двадцатые годы прошлого столетия. Автор книги архимандрит Афанасий (в миру — Анатолий Иванович Нечаев). Находясь в Финляндии, Анатолий начал ездить в Валаамский монастырь, все больше привыкая к нему и утверждаясь в мысли о принятии монашества, но медлил с решением: «Я еще стоял на берегу, не решался броситься в море».

3) «Церковное управление дружески пред­лагает монастырю устраивать свои дела так, чтобы они не нарушали законов страны» и т. д. Мы согласны с тем, что настоящее по­ложение нашего монастыря с точки зрения Церковного управления не совсем нормальное, но что мы можем сделать для его улучше­ния? Семь лет у нас в монастыре исполь­зуется один старый стиль после 20-летнего пе­чального разделения. Вся братия молится вместе, и все священнослужители на богослужениях поминают высокопреосвященнейшего архиепи­скопа Германа, как главу нашей Финляндской Православной Церкви. Административно мы во всем подчиняемся финляндскому Церковному управлению. У нас теперь мир и полное цер­ковное единомыслие между братии. Но какой бы у нас получился новый раскол, если бы нас заставили порвать каноническую связь с Русскою Церковью или же перейти на новый стиль. Такие принудительные мероприятия, от каковых да сохранит нас Господь, были бы неизбежным смертоносным ударом всей Валаамской обители Поэтому и братство монастыря ждет и просит снисхождения Финляндского Церковного уп­равления. Мы, валаамцы, почти все в преклон­ном возрасте, отживаем свой век и через каких-нибудь 10 лет нас не будет. И когда мы унесем в могилу с собой дух и традиции рус­ского православного монашества, тогда новые ревнители иноческого жития могут беспрепят­ственно устраивать дела наших монастырей так, что они во всем будут соответствовать нормальному положению здешних монастырей За монастырское правление — игумен Нестор».

...В Коневской обители сперва устраивали об­щие духовные процессии, крестные ходы, неко­торые богослужения, общее купание, бега в ку­пальных костюмах, и в качестве приза поп-рас­порядитель вручал по нескольку конфет. (Игу­мен всегда брал первый приз.) А потом у них исчезла серебряная рака преподобного Арсе­ния. Хотя потом и нашли несколько кусков, но не все. Хозяйство передали какому-то управ­ляющему. Люди Божии помогли женить отца игумена, потом и совсем закрыли Коневскую обитель, а остальных стариков монахов пересе­лили в Валаамскую обитель за некую плату.

А в настоящее время Церковное управление усмотрело, что и у валаамских отцов силы слабеют, приложило усердие к нам, старикам. Года два назад начали и нас посещать, тайно осматривать хозяйство, исследовать почву, сде­лали смету, сколько можно извлечь пользы, если усовершенствовать хозяйство, но таких де­нег у нас уже не было. В марте 1964 года прислали бумагу и приглашали нас на совещание, решение которого явно было предопределено, нас же для формы позвали. Я по болезни не мог явиться на собрание, а мои сподвиж­ники: казначей, ризничий и эконом тоже отказа­лись. На 20 апреля опять приглашали, а у нас началась страстная седмица, мы тоже отказа­лись. После праздника Пасхи я совсем расхво­рался, и мне по болезни ног пришлось лечь в больницу. Только приехал домой, меня уже ждал сюрприз — письмо из Церковного управления, в котором было приказано к тако­му-то числу в указанные часы явиться к иеро­диакону Мефодию и архиепископу Павлу. Там архиепископа снабдили инструкциями и сотвори­ли между Церковным управлением и мона­стырем посредника в денежных делах и для совершения разнообразных покупок. А через два дня приехал отец благочинный А. Касанко с соответствующими полномочиями от Церковно­го управления и начал зачитывать какие-то постановления. Я, как не владеющий финским языком, имел мало понятия о параграфах «Узаконения» о монастырях. Церковное управление нашло лазейку, как нас своими юридическими параграфами поставить в тупик. У него заранее были приготовлены разные угрозы. Одним сло­вом, приставили нож к горлу. Прислали за­готовленную бумагу, чтобы я отказался от под­писей денежных и хозяйственных. Я спросил своих отцов, как же нам поступить? Они ска­зали, что же поделаешь, если создалось такое положение, лучше подчиниться и идти мирным путем. Тогда я с болью сердца подписал заготовленную бумагу...

Мне оставили только право церковного бого­служения. Если бы я не подписал их бумагу, то могло бы случиться, что они разогнали бы всех стариков по богадельням. Мне жаль было стар­цев, которые были совсем слабыми и желали кончить свое земное существование во святой обители. А теперь кончились все монастыр­ские традиции. Прибыл от Церковного управле­ния эконом с трубкой в зубах и начал на­водить свои порядки: устроил кухню — по-современному, с шиком, поставили кухарку, а нашего старика повара уволили... В августе при­был управляющий по полевым работам на место нашего эконома, который вел это хозяйство 36 лет. Купили трактор и из имевшегося у нас капитала в 14 миллионов у них осталось мо­настырских денег совсем ничего, поэтому уже без нашего согласия начали продавать лес. Наших же рабочих вместе с трактором посы­лали в женский Линтульский монастырь и на­шего послушника без нашего разрешения вме­сто рабочего тоже переселили туда же. А оби­тель теперь имеет значение, во всех отноше­ниях очень близкое к богадельне.

«ХОТЬ НА КРЕСТ, ХОТЬ НА МУЧЕНИЯ, НО УМЕРЕТЬ НА РОДИНЕ СО СВОИМ НАРОДОМ»

С богомольцев, если они живут несколько дней и берут себе с кухни пищу, назначена плата. Валаамский монастырь, по преданию, существует более тысячи лет, и в его истории такого никогда не было: платили кто сколько мог. А еще освобождают один братский кор­пус и устраивают в нем туристические номера, конечно, тоже за плату. Публикуют в газетах объявления, не пожелает ли кто потрудиться бесплатно по ремонту или пожертвовать одеяла для этих номеров. Одним словом, хотят устроить у нас курорт.

Так новые наши хозяева или опекуны-строи­тели прохозяйничали около двух лет. Весь монастырский капитал разорили, лес и скот про­дали, но ничего путного не добились.

1965 год. 23 сентября нашу обитель посетил митрополит Ленинградский и Ладожский Никодим. Его сопровождали два протоиерея: бла­гочинный Гельсингфорсских общин Евгений Амбарцумов, протоиерей Ливерий Воронов и мит­рополичий диакон Павел. А от Финляндской Церкви — архиепископ Павел, священник Ни­колай Кариомаа, протодиакон Лев Часанко, два иподиакона и секретарь Хаутсенен...

14 февраля 1967 года. Нашу обитель посе­тили советские гости, два епископа: Ювеналий Зарайский и Михаил Тихвинский, их сопровож­дал протоиерей отец Евгений Амбарцумов (настоятель бывшей Александро-Невской лавры).

2 февраля по старому стилю в Сретение Господне служили всенощное бдение, а утром Литургию. Им помогали наш иеромонах отец Симфориан и отец протоиерей Евгений, два диакона и иеромонах Савва.

По необходимости мне надо было остаться обедать, хотя я и очень изнемог. В начале обеда кое-как еще уселся, а после никак не мог подняться, не во что было упереться руками, а ноги совсем ослабли. И вот два архиерея поднимали меня под руки и все же не могли поднять. Кто-то из молодых подошел и помог мне подняться. Преосвященный Ювеналий в шутку говорит: «Какие стали архиереи слабые, одного игумена поднять не смогли».

Очень было приятно, какие русские люди ласковые. А затем был приглашен фотограф и всей группой снимались. После всего этого я извинился в своей немощи, распрощался и ушел в свой затвор.

---

[1] Соборные — старшие из монастырской братии.

Материал подготовлен трудами братии Спасо Преображенского Валаамского (Россия) и Ново Валаамского монастыря (Финляндия)